Тэсса Дэр - Искушение сирены

Доля секунды понадобилась Грею, чтобы рассмотреть свой собственный неприукрашенный портрет, и ему не понравилось то, что он увидел. Что ж, он, возможно, никогда не станет образцом респектабельности, но будь он проклят, если он позволит миру запомнить его таким.

Оттолкнувшись от стены, Грей сжал запястья девушки и излишне резко отстранил ее от себя. Забинтованные руки растерянно опустились вдоль платья.

— Этого не будет, — сказал он скорее себе, чем ей. Отступив на несколько шагов, он жестко растер лицо, словно пытаясь избавиться от воспоминания о ее нежных, дразнящих прикосновениях.

— Почему же нет? Разве вы не хотите, чтобы я…

— Нет. Я ничего от вас не хочу. Я не хочу, чтобы вы меня рисовали. Я не хочу, чтобы вы прикасались ко мне. Я не хочу видеть, как вы крутитесь среди матросов, отвлекая их. Я не хочу больше видеть, как вы становитесь приманкой для акул. И вообще, я больше не хочу вас видеть.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. В них больше не было смеха. Но Грей еще не закончил.

— Вы, — он ткнул в ее сторону пальцем, — чертовски глупы, поэтому даже не представляете, как вам повезло. Собраться пересечь океан, и как? Без денег, без сопровождения. Вы даже не представляете, что с вами могло случиться еще там, в порту. А здесь, на корабле, вы накачиваетесь ромом в компании матросов, многие из которых еще не забыли свое пиратское прошлое, произносите непристойные тосты и вообще ведете себя как портовая девка.

София тяжело сглотнула.

— Если бы я хотел вас, — продолжил он, нависая над ней с угрожающим видом, — я мог бы переспать с вами в первую же ночь на этом корабле. И скорее всего к настоящему моменту вы уже надоели бы мне. Вы распрощались бы со своей невинностью, а вместе с ней исчезло бы и ваше обаяние.

Ее глаза распахнулись в почти неприкрытом ужасе. Пьяный блеск в них исчез.

Грей отступил на шаг, потом еще, открывая ей путь к двери.

— Так что оставайтесь приличной английской гувернанткой, мисс Тернер. Идите в свою каюту, закройте дверь на засов, заберитесь в свою койку и в своих молитвах возблагодарите всемогущего Бога за то, что я вас не хочу.

Голова раскалывалась. Под разлохматившимися на руках бинтами пульсировал огонь. Все тело болело, несомненно, от вчерашнего сражения с рыбой и… Да, она пила ром наравне с мужчинами.

О Боже, мужчины!

Что же она натворила? Господи помилуй, это же надо додуматься — заявить пьяным матросам, что она только что порвала пылкие любовные отношения с неким французом и в настоящее время ищет ему замену. А потом, что же было потом?

«Я не хочу вас», — заявил он.

Да, это было унизительнее всего: хотя все тело у нее гудело и болело, самая тяжелая рана была нанесена ее самолюбию. Любая юная леди из приличной семьи возблагодарила бы Господа за то, что, несмотря на свое предосудительное и даже скандальное поведение, проснулась этим утром по-прежнему целомудренной. Но София давно решила отказаться от своей опостылевшей благовоспитанной жизни.

А теперь даже бывший пират отверг ее.

«Я не хочу вас».

Его слова ранили ее, словно ножом. И каждый раз, когда они снова и снова эхом звучали у нее в голове, этот нож проникал все глубже.

Кто же захочет ее, после того как она вела себя подобным образом? О небеса, если бы она не была рождена в богатстве и няньки и воспитатели не блюли бы ее все эти годы, к какому постыдному результату она бы в конце концов пришла? Скорее всего, к такому, который заставил бы покраснеть даже распутную фермершу.

В дверь тихонько постучали. София поморщилась.

— Кто там? — Ее голос был слабым и хриплым.

— Я принес завтрак, — послышался голос Стабба. Он гоготнул: — Подарок от вашего возлюбленного Жермена.

— Жерве, — простонала она, ныряя обратно под одеяло. Боже милостивый, как она сможет теперь посмотреть кому-нибудь в глаза?!

Целых три дня София провела взаперти, не смея подняться на палубу.

Все эти три дня она в полном одиночестве рисовала, позволяя себе отлучаться лишь по необходимости, иногда без особого аппетита ела. Несколько раз в день ее уединение нарушал Стабб, который приносил еду и перевязывал раны на руках.

На четвертое утро София сняла повязки с рук и осторожно расправила пальцы, потихоньку растягивая новую розовую кожу, которая покрыла ее раны. Потом она взяла уголь, собрала мольберт и те остатки решимости, которые ей удалось наскрести, и поднялась на верхнюю палубу.

Наверху было неестественно тихо. Несмотря на то, что София не отрывала взгляда от настила палубы, она чувствовала, что головы матросов и офицеров корабля поворачиваются вслед за ней. Но мистера Грейсона среди них не было. Она бы, обязательно почувствовала, если бы он был там. Ей был слишком знаком покалывающий жар, который вызывал его пристальный взгляд.

Сделав глубокий вдох, она расправила плечи, упрямо вздернула подбородок и, преодолев оставшиеся пять ярдов, села на небольшой канатный ящик. Все оказалось не так уж страшно.

Несмотря на унизительный способ, коим София была удалена с палубы, она надеялась, что мистер Грейсон был прав, полагая, что никто не рискнет заигрывать с подружкой хозяина корабля.

«Я не хочу вас».

Достаточно. Хватит думать о нем. Пора возвращаться к работе. Как только уголь коснулся бумаги, она целиком сосредоточилась на рисунке и больше не отвлекалась.

Она рисовала… котенка. Котенка с широко открытыми глазами и острыми маленькими коготками, присевшего на задние лапки, словно перед броском на добычу. Что послужит котенку добычей, она еще не решила.

На бумагу упала тень, и сверху донесся негромкий свист. София замерла, боясь поднять глаза.

— Вот здорово. Видать, он на мышь нацелился?

Это был О'Ши. София вздохнула с облегчением. Она не знала всех членов экипажа по именам, но О'Ши отличался от остальных своим провинциальным ирландским акцентом и гигантским ростом.

— Я еще не решила — ответила она, несмело улыбаясь матросу, — я думала, что это может быть кузнечик. Может быть, даже змея.

— Храбрая киска.

София приложила руку ко лбу, закрываясь от солнца, и посмотрела ирландцу в лицо. Жестким, неулыбчивым взглядом он внимательно, будто собираясь что-то сказать, смотрел на Софию, потом перевел взгляд на ее руки, еще раз посмотрел на набросок и вдруг не то хмыкнул, не то зарычал. От неожиданности София вздрогнула, но тут же сообразила, что такие странные звуки мужчины, как правило, издают, когда хотят сказать нечто важное, но не знают, с чего начать, и пытаются скрыть свою нерешительность под маской брутальной мужественности.

София чуть-чуть встревожилась. Кажется, О'Ши кочет о чем-то попросить ее, но вот о чем, она совершенно не представляла, и от этого ей было немного не по себе.