Елена Хаецкая - Византийская принцесса

Дамы и девицы спорили о Диафебе. Одни дамы говорили:

— Сеньор Диафеб Мунтальский — чрезвычайно учтивый кавалер, и потому его натиск на супругу будет деликатным. Может быть, она вскрикнет раз или два, но не более.

Другие возражали:

— Нам доводилось видеть, как сеньор Диафеб скачет в битву: он приподнимает верхнюю губу и скалится, наподобие собаки, готовой вцепиться волку в горло. А ведь известно, что в битве, страдании и любви мужчина ведет себя одинаково; стало быть, и в постели с молодой женой сеньор Диафеб непременно поднимет верхнюю губу и оскалится. И потому нам следует ожидать громких пронзительных криков сеньоры Эстефании.

Третьи дамы кое о чем догадывались и помалкивали, улыбаясь таинственно.

А Эстефания, оставшись в спальне с Диафебом, обвила его шею руками и с улыбкой прошептала:

— В первый раз мы с вами будем спать вместе, ни от кого не таясь.

Она сняла с себя всю одежду. Диафеб тоже поскорее разоблачился и схватил жену в объятия. Они со смехом повалились в постель и предались удовольствиям. И совершенно забыли о том, что сегодня их первая брачная ночь.

К счастью, одна из придворных девиц, услужавших принцессе, успела принести в спальню нескольких котят. И вот, когда Диафеб и Эстефания соединились в законном соитии, котята проснулись и стали разыскивать кошку-мать. При этом они громко пищали.

— Пресвятая Дева! — воскликнул Диафеб, заслышав эти звуки. — До чего же противные твари! Как ужасно они верещат!

— Ах! — сказала Эстефания. — Да благословят небеса ту догадливую девицу! Она сообразила, что от счастья я потеряю голову и забуду о необходимых предосторожностях, но котята мне напомнили мой долг.

И тут она принялась кричать и жаловаться на все лады, проклиная мужскую мощь и нетерпение Диафеба и сожалея о своей погибающей девственности.

Она кричала так громко, что несколько подслушивающих дам объявили о своем полном разочаровании в куртуазных достоинствах Диафеба; а другие дамы стали кусать себе губы и переглядываться. Император же хохотал, как ребенок, и в конце концов, удостоив одну из девиц крепкого щипка за бочок, удалился к себе в спальню.

Кармезина не принимала участия в общем веселье. Весь день она держалась с неприступным величием и рано заперлась у себя, объявив, что не желает оскорблять свое целомудрие выслушиванием глупых шуток и скабрезных подробностей.

А Тирант лежал у себя в покоях, в обществе своей несносной больной ноги, и молча плакал.

Диафеб, герцог Македонский, отбыл к осажденному Бельпучу на второй день после свадьбы, лишь коротко простившись с Тирантом. Эстефания была безутешна, но вместе с тем то и дело с многозначительным видом прикасалась ладонью к своему животу и затихала, как бы прислушиваясь. Герцогиня не могла быть теперь подругой принцессы и спать с ней в одной постели, поэтому Кармезина чувствовала себя особенно одинокой. После отъезда Диафеба, Ипполита и других рыцарей Кармезина совершенно замкнулась в себе. Она разговаривала только со своим отцом императором и выходила из покоев только ради посещения церкви.

Тирант истерзал себя неведением, но ни разу не решился задавать лекарям никаких вопросов, кроме вопроса о состоянии своей ноги. Он чувствовал себя бесполезным и мечтал только о том, чтобы поскорее уехать к войскам.

С каждым днем ему все труднее было дышать и он все с меньшей охотой открывал глаза, чтобы видеть дневной свет, так что лекари начали всерьез опасаться за его жизнь.

А Кармезина только тем и занималась, что читала книги, наполняя свои мысли благочестивыми образами. Входя к ней в комнату, император то и дело заставал свою дочь плачущей, но, когда он спрашивал Кармезину о причине ее слез, та неизменно отвечала, что ее растрогало житие какой-нибудь святой девственной мученицы.

За Тирантом был такой хороший уход, что у принцессы не было оснований беспокоиться о его здоровье и уж тем более не находилось причин навещать его. Несколько раз, впрочем, она присылала служанку справиться о состоянии севастократора, но ответы получала неизменные: «Нога заживает, севастократор идет на поправку».

От таких-то дел принцесса стала чахнуть, и в конце концов одна служанка, не спросясь, привела к своей госпоже какую-то женщину, закутанную во все черное, так что только темные глаза блестели из-под капюшона да морщинистый подбородок выдавался вперед, как у ведьмы.

Принцесса отложила книгу, которую изучала весьма прилежно, и воззрилась на служанку с ее странной спутницей. Те низко поклонились, после чего служанка сказала:

— Вот это Рахиль, одна хорошая старая еврейка, которая, может быть, не верует в Господа Христа, зато знает все о мужчинах и женщинах и о том, как вернуть им радость жизни.

— Я не стану говорить с ведьмой! — воскликнула принцесса. — Убери ее отсюда, да поскорее, не то пожалеешь!

— Рахиль вовсе не ведьма, — возразила служанка, — она всего лишь старая женщина, которая слишком многое повидала и теперь знает…

— Вот это-то мне и не нравится, что она что-то там «знает»! — перебила принцесса. — Я уже сказала тебе, что не желаю иметь никаких дел ни с заклятьями, ни с ведунами, и если от Господа мне суждено умереть молодой, то я приму эту кончину со словами благодарности на устах. И если моя любовь убьет меня, стало быть, я не достойна была и малой толики счастья. Кто я такая, чтобы роптать на судьбу и требовать от Господа иной участи?

Она помолчала, рассматривая старуху, которая глядела на принцессу весело и в то же время с состраданием. Потом Кармезина сказала:

— А ты, Рахиль, и вправду много знаешь о мужчинах, женщинах и радости жизни?

— Да, — подтвердила старуха низким, почти мужским голосом. — Я знаю об этом все, потому что очень долго оставалась молодой и любила многих мужчин, а они любили меня, видит Бог, все они любили меня до беспамятства. И потому я могу дать тебе хороший совет.

— Какой?

— Я могу говорить с тобой совершенно свободно? — уточнила старуха. — И ты не сочтешь меня ведьмой?

— Но ведь ты же никакая не ведьма, — нерешительно ответила принцесса.

И она невольно посмотрела на дверь своей опочивальни, так что служанка сразу догадалась о том, что на уме у госпожи. Девушка присела в поклоне и сказала:

— Государь сейчас находится у императрицы. Они разговаривают о болезнях, которые мучают ее величество уже многие годы, так что если его величество захочет посетить свою дочь, то сможет сделать это нескоро.

— Ты предусмотрительна! — похвалила служанку Кармезина.

А старуха сказала:

— Ты боишься зайти к Тиранту, потому что тебя пугают его болезнь и то, каким он, быть может, теперь стал. И ты думаешь, что он умирает. Поэтому тебя страшат все разговоры о нем. Каждое утро ты просыпаешься и ждешь известия о его смерти.