Лиза Клейпас - Куда заводит страсть

– Мира, – сказала она, – что еще написано в книге об английском чае?

– А что это значит – не как Элен Маргарэт? – не унималась Мирель.

Мадам Альвин вздохнула и поджал" губы.

– Больше я ничего не скажу.

– Но здесь же нет посторонних, – настаивала Мирель. – Почему бы вам не рассказать мадемуазель что-нибудь, что ей наверняка будет интересно?

– Нечего здесь рассказывать, – ответила мадам Альвин, взглянув на Розали. – Вы, мадемуазель, не такая, как Элен.

– Вы знали ее? – серьезно спросила Розали.

– Да, с самого ее рождения. Я была здесь, когда месье Роберт де Беркли приехал во Францию делать ей предложение, и потом, когда они поженились и когда родился ее старший сын, и она привезла его сюда, чтобы показать маркизу, своему отцу.

Она часто приезжала в д'Анжу погостить, Элен не любила Англию, и чем больше времени она проводила там, тем сильнее менялась. Поэтому я всегда думала, что Лондон – очень дурное место.

– Нет, – задумчиво ответила Розали. – Во всяком случае, не больше, чем Париж. Хотя, может быть, он и плох, особенно для впечатлительного человека, – Лондон полон людей, занятых лишь поисками развлечений.

– Элен была воспитана очень строго, – продолжала мадам Альвин. – В старинных традициях французской знати. Она была очень тихой, спокойной девушкой, но скучала и тяготилась жизнью уединенного замка. Она вышла замуж очень быстро, можно сказать, за первого же, кто посватался к ней, – за месье Роберта де Беркли.

Розали кивнула. Она с неохотой призналась самой себе, что понимает Элен. Она сама ненавидела однообразие и скуку и мечтала о переменах в своей жизни.

– Но муж и дети, вся ее новая жизнь, наверное, успокоили ее, – предположила она. – Ведь для нее началась другая жизнь, и она имела не только обязанности, но и возможности посещать балы и концерты.

– Она не любила ответственности, – печально сказала мадам Альвин. – Зато очень полюбила приемы и балы. До меня доходили слухи о многочисленных скандалах, в которых она была замешана. Я не решусь повторить ни одну из этих историй, так как не знаю, насколько они правдивы.

Но два раза в год она приезжала сюда, в замок д'Анжу, без детей и мужа, чтобы переждать, пока улягутся слухи.

– И вы замечали тогда, что она изменилась? – опять спросила Розали.

– О да.., она уже не думала ни о ком, кроме себя самой. В свой последний приезд Элен изменила убранство замка, истратив на это кучу денег, и, что хуже всего, злоупотребляя правом "corvee", принуждала крестьян работать на нее.

Розали удивленно посмотрела на мадам Альвин.

– Что? Что это – corvee? – спросила она. – Я никогда прежде не слышала об этом.

– Вы не знаете, потому что больше не существует этого проклятого обычая, – поморщившись, ответила Мирель. – Corvee – это право французской знати заставлять крестьян окрестных деревень работать на них без всякой платы. Если вдруг господа захотят строить дорогу, или посадить сад, или переделать что-нибудь в замке, то могут заставить крестьян бросить работы в поле, даже если идет уборка урожая. Зерно и овощи гниют на полях, в то время как крестьяне работают в прекрасном господском саду.

– Как это ужасно! – тихо сказала Розали.

– Да, – проговорила мадам Альвин со стыдом в голосе. – Я знаю, что многие крестьяне умирали зимой из-за прихотей Элен. Ее не любили здесь. Но маркиз баловал ее, ни в чем ей не отказывал. – Она тяжело вздохнула. – И чем несчастнее становилась Элен, тем более жестоко обращалась она с людьми. Последний раз она приехала сюда, бросив детей и мужа. Она умерла при родах вместе с младенцем. Мы с месье Альвином всегда беспокоились о том, как поживают ее сыновья, и я рада видеть, что на месье де Беркли не сказалось ее дурное влияние.

Мадам Альвин замолчала, и они долго сидели не говоря ни слова. Розали с горечью думала о том, что сказала бы мадам Альвин, знай она, с чем пришлось столкнуться Рэнду из-за беспечности его матери. Что сказала бы она, узнав, что Рэнд был алкоголиком еще в отрочестве и что они с братом пережили много тяжелых дней.

Рэнд рос непослушным сорванцом, а Коллин, насколько она знала, стал брезгливым, утонченным франтом.

– Я не думаю, что большинство женщин – хорошие матери, – сказала наконец Мирель, положив голову на сложенные на столе руки.

– Не правда, моя мама была очень добра со мной. – Розали вспомнила об Эмилии и ощутила боль в сердце. – Она всегда огорчалась, видя, что меня не радует моя жизнь.

Она говорила, что это приведет к беде. Кажется, так и случилось.

Тут мадам Альвин вдруг весело рассмеялась, разрядив напряженную тишину, воцарившуюся было в кухне.

– Матери всегда думают, что они правы, – сказала она, и Розали, улыбнувшись, согласно кивнула в ответ.

За столом, покрытым кружевной скатертью, сидели Розали и Мирель. Розали разливала свежезаваренный чай в чашки китайского фарфора, а Мирель намазывала хлеб густым кремом.

Они представляли поистине трогательную и милую картину, и Рэнд залюбовался девушками, остановившись в дверях гостиной.

С нежностью смотрел он на Розали, одетую в пышное бледно-голубое платье, цвет которого подчеркивал и оттенял синеву ее глаз.

Волосы ее были собраны в высокую прическу, глядя на которую, так и хотелось запустить в нее пальцы и разбросать по плечам шелковый водопад.

Она выглядела как настоящая леди и только ему одному известные черточки выдавали ее страсть, ее живой характер. Взгляд Рэнда остановился на изящных округлостях ее фигуры и высокой груди. Да, в Лондоне его ждет немалая забота – придется потрудиться, ограждая ее чистую пылкую красоту от нескромных взглядов.

– Не хотите ли сахару? – медленно спросила Розали на английском языке, и Мирель, сдвинув от напряжения брови, тоже по-английски ответила:

– Не только я хочу сахар, но я.., хочу еще сандвич.

Рэнд засмеялся.

– Ты говоришь, как истинная англичанка, – заметил он.

Розали взглянула на него.

– Мы прочитали в романе Джейн Остин. Там упоминалось о чае, и, конечно, Мирель захотела попробовать его.

– Ну естественно.

Рэнд хотел было добавить что-то еще, как вдруг их идиллию нарушило неожиданное происшествие.

Сквозь стеклянные двери из глубины сада донеслись ругательства и звуки потасовки. Через минуту появился Гильом, таща за собой мужчину средних лет со связанными за спиной руками. И хотя Гильом был значительно больше своей жертвы, он, признаться, с трудом тянул пленника, который отчаянно сопротивлялся.

Широко распахнув дверь, Рэнд вышел им навстречу.

– Гильом, что, черт побери, происходит? – крикнул он, а мужчина, увидев его, побледнел.

– Простите, месье, – ответил Гильом, хватая пленника за шиворот, чтобы не дать ему удрать.