Эльза Вернер - Проклят и прощен

Пауль тяжело вздохнул.

— Если бы я только знал, куда делись все деньги! Я никогда не думал, что окажутся такие огромные суммы. Уж эти проклятые ростовщические проценты!

— И синьор Бернардо! — добавил Арнольд. — Он больше всех виноват. Сколько раз предупреждал и просил я его, но этот безбожник только смеялся мне в лицо, а вы всегда были его послушным учеником. Вы...

— Ради Бога, не начинай своих проповедей! — перебил его Пауль. — Ты знаешь, это делу не поможет.

— Мои слова, конечно, не помогут, но, надеюсь, его милость, ваш дяденька, тоже скажут проповедь, которой нельзя будет пренебречь. А если он спросит меня, так я расскажу всю правду про нашу итальянскую поездку и про так называемых «наших друзей». Тогда, верно, разыграется буря, но вы вполне заслужили ее, бедный мой господин, это будет только справедливо, а, может статься, окажется и полезным.

— Ты, я думаю, готов радоваться этому, — с сердцем воскликнул молодой человек. — Не вздумай еще настраивать дядю против меня! Вообще еще вопрос, увидишь ли ты его когда-нибудь. Насколько мне известно, он избегает общаться с чужими людьми.

Казалось, Арнольд не верил своим ушам. Как? Он, сорок лет прослуживший дому Верденфельсов, считающий себя членом семьи, «воспитавший» молодого барина и до известной степени заступавший место его отца, не увидит настоящего главы дома, не услышит из его уст одобрения за свои заботы и попечения, не будет торжественно утвержден в своих привилегиях?! Это просто неслыханно, невозможно! Каким бы чудаком ни оказался барон фон Верденфельс, он не мог быть виновен в таком презрении к установившимся обычаям.

Опустив стекло и выглянув из кареты, Пауль увидел все то же, что мог наблюдать в последние два часа: скалы, темные ели и волны тумана, из которого вдруг неожиданно выглянули очертания замка и снова скрылись за поворотом дороги.

— Вот это старое совиное гнездо! — сказал молодой человек. — А я уж было думал, что мы никогда не доберемся до него. Хоть бы в нем оказалось возможно жить! Не особенно приятна перспектива поселиться в сырых стенах, поросших мхом и травой, и принимать дружеские визиты жаб и ящериц!

— Господи, неужели вы считаете это возможным? — испуганно воскликнул Арнольд. — Это было бы ужасно!

— Но зато оригинально! — хладнокровно заметил Пауль. — Дядя ведь больше всего любит оригинальность. Сам он живет как отшельник, поэтому и его почтенные гости, вероятно, осуждены вести такой же образ жизни. Я, по крайней мере, готов ко всему. Если нам придется спать на ложе из еловых шишек, а на обед довольствоваться черникой и водой из глетчера, то... Ах, так вот каков Фельзенек!

В последнем восклицании послышалось такое изумление, что Арнольд поспешно последовал примеру своего молодого господина и высунулся в другое окно. Экипаж только что миновал последний поворот горной дороги, и перед глазами путешественников открылась цель их пути, совершенно не оправдывающая их опасений. Из тумана показался величественный замок в средневековом стиле, хотя, очевидно, недавно выстроенный, с башнями и зубцами, с зеркальными окнами и высокими сводчатыми воротами. На мрачном фоне скал и елей это уединенное, но великолепное жилище производило очень сильное впечатление.

— Слава Богу, он имеет совсем человеческий вид! — проговорил Арнольд, с облегчением переводя дух.

— Какое чудное здание! — с восторгом воскликнул Пауль. — Так вот во что превратил дядя Раймонд старую, полуразрушенную развалину! Я мальчиком, был здесь с отцом и отчетливо помню дряхлые, заброшенные постройки. Но каких же колоссальных денег должно было стоить подобное здание! Оно более чем великолепно!

По-видимому, в замке уже заметили прибытие ожидаемых гостей, так как тяжелые ворота были открыты настежь. Экипаж въехал во двор, который со своими башенками, каменными галереями и лестницами производил не менее сильное и живописное впечатление. Встретили прибывших совсем «по-человечески», как заметил про себя Арнольд. У входа их ожидали двое слуг в парадных ливреях, а на лестнице — седой господин в безукоризненном черном костюме, отрекомендовавшийся домоправителем и почтительно принявший молодого родственника своего господина. Он немедленно проводил Пауля в приготовленное для него помещение, выходившее на главный фасад. Это были две большие, богато убранные комнаты, к которым примыкала маленькая комнатка для Арнольда. Здесь было решительно все необходимое для удобства живущих, но в то же время ясно чувствовалось, что до сих пор в этих комнатах никто не жил. Слуги, принесшие багаж, двигались бесшумно, а дворецкий говорил так тихо, подчеркнуто понижая голос, что Пауль с трудом понял его, когда он спросил, какие приказания угодно отдать молодому барону.

— Прежде всего я хочу видеть дядю, — ответил молодой человек. — Я сообщил ему день и час своего приезда, и он, конечно, ожидает меня. Проводите меня к нему!

— В настоящую минуту это невозможно, — последовал тихий, вежливый ответ. — Его милость еще почивает.

— Как, в полдень? — Пауль бросил взгляд на каминные часы, показывавшие двенадцатый час. — Но ведь он не болен?

— О, нет! Господин барон обыкновенно спит до полудня, так как всю ночь напролет бодрствует.

— Я не знал этого, — произнес Пауль, немного озадаченный таким открытием. — Значит, я увижу его только за обедом?

— К сожалению, его милость всегда обедает один.

— Даже и теперь, Когда сам пригласил гостя?

Дворецкий пожал — плечами.

— Мне приказано подавать кушать вам, господин барон, отдельно.

— Ах, вот как! Ну, в таком случае я по крайней мере прошу доложить барону о моем приезде... Когда он проснется.

Последние слова звучали явной насмешкой, но лицо дворецкого ни чуточки не изменило своего выражения.

— Прошу прощения, но я могу доложить об этом лишь тогда, когда его милость сам спросит меня. Никто не смеет входить к нему в комнату без зова.

— Даже вы? — спросил Пауль, глядя на убеленного сединами старика, который служил его дяде по меньшей мере столько же времени, сколько Арнольд — семье Пауля.

— Даже я: приказ относится ко всем без исключения. Могу я теперь приказать подавать завтрак?

— Прикажите! — покорно сказал Верденфельс.

Дворецкий исчез.

Как только дверь за ним захлопнулась, молодой человек бросился в кресло и разразился громким смехом.

— Однако это обещает быть очень интересным! Значит, во время завтраков и обедов я буду предоставлен исключительно своему собственному обществу; я, как скромный человек, позволю себе находить это очень скучным. Ну, Арнольд, не делай такого удивленного лица! Разве я не предупредил тебя, что мы должны ко всему приготовиться?