Кэтрин Коултер - Ночной огонь

— И ты будешь жить в целомудрии всегда, если я не захочу, чтобы ты прикоснулся ко мне.

Только сейчас он взглянул на нее. Одна бровь вопросительно изогнулась.

— Всегда? Милосердное небо, ты, кажется, знаешь, как добраться до сути вещей, не так ли?

— Ну, есть еще эта Лора… как ее там… в Лондоне.

— Это было до того, как мы поженились.

— Ну?

— Возможно, нет. Скорее всего, я попытаюсь использовать все, до последней хитрости, в мужском репертуаре, чтобы совратить тебя. Вино, бренди, вероятно, опиум, алмазы, рубины… все, что угодно.

Ариель рассмеялась.

— Прекрати же! Знаешь ведь, мне не нужны ни алмазы, ни рубины. Что же касается опиума, это ужасно! Будь я пьяна или одурманена, сама не знала бы, что делаю. Вряд ли это доставило бы тебе удовольствие.

В глазах Берка светился такой неподдельный голод, что Ариель сглотнула и быстро отвернулась, принявшись разглядывать маленькую лужайку, поросшую колокольчиками.

— Сегодня очень тепло, — пролепетала она, не поднимая головы.

— Да, но все же дует легкий ветерок.

— Да. Знаешь, ведь я уродлива.

— Что? — недоуменно охнул Берк.

— Уродлива.

На этот раз она взглянула мужу прямо в глаза.

— Ты достаточно часто видел меня без одежды, чтобы знать, как я выгляжу.

Его так и подмывало сделать вид. что не понимает, заверить, что считает жену самой красивой и прекрасно сложенной женщиной на свете, но разве дело было в этом? Ему придется не торопиться, быть очень честным и безупречно искренним.

— Ты имеешь в виду белые рубцы от побоев Кохрейна?

— Да. Следы можно увидеть, если присмотреться, конечно.

— Мне очень трудно говорить это. Я видел тебя обнаженной, заметил эти шрамики и почувствовал такой гнев, что был готов отыскать в аду старого ублюдка и убить его второй раз. Но потом я взглянул на тебя и увидел в твоих глазах море боли, понял, как глубоко он оскорбил тебя, и хотел обнять, прижать к себе, сказать, что теперь, когда ты стала моей, никто. ни один человек, не посмеет пальцем прикоснуться к моей жене. Хочу, чтобы ты верила: прошлое — это всего лишь прошлое, и что ты и я теперь вместе, и мы — настоящее и будущее, и у нас все будет так, как захотим. Вот что я думаю о твоем так называемом уродстве.

— Почему, — спросила она очень тихо, — ты не захотел увезти меня, когда мне было пятнадцать? Берк привлек ее к себе.

— Господи, как я жалею, что не сделал этого, Ариель. Я столько раз отчетливо понимал, что разыгрывал тогда благородного глупца, считая, что совершаю достойный поступок. Но я опрометчиво предполагал, что ты будешь меня ждать, превратишься к тому времени из девочки в женщину, но все же, о чудо, останешься такой, как в пятнадцать лет, и я улыбнусь тебе, и мы поженимся, и все будет хорошо.

Он покачал головой.

— Но все произошло совсем не так и мы не в силах изменить прошлое. Зато сумеем отвести ему его законное место и если не забыть, то хотя бы не придавать ему излишне важного значения.

Он поцеловал ее, очень нежно и осторожно, чувствуя прикосновение нежной груди. Ее руки обвились вокруг его шеи. И тут, к его совершенно дурацкому восторгу, она слегка приоткрыла губы. Берк не впился в этот соблазнительный рот, не проник языком в эту теплую пещерку, и вместо этого очень медленно лизнул ее нижнюю губу. От сладостного соблазнительного вкуса у Берка закружилась голова, по спине пробежал озноб, а мужская плоть мгновенно отвердела. Но ведь он мужчина, а не зеленый юнец!

Он остро ощутил тот момент, когда Ариель начала отвечать на ласки. Все ее тело словно изменилось, будто что-то глубоко в душе ослабло, раскрылось, и Берк в это драгоценное мгновение понял, что она больше не опасается, не боится и полностью доверилась ему. Губы приоткрылись чуть шире, и Берк едва не застонал от наслаждения, когда она нерешительно коснулась своим языком его.

— Ариель, — нежно прошептал он.

Она стиснула руки у него за спиной и поднялась на цыпочки, чтобы стать к нему еще ближе. Каменно-твердая мужская плоть, распирающая панталоны, вжалась в мягкий живот, но Берк думал лишь об одном: она не боится, она верит.

Его поцелуй становился все более крепким и властным. Ариель приняла его страсть, жгучее и пьянящее желание, и отдавалась им, отвечая не только собственной настойчивой потребностью, но и подавленными чувствами той пятнадцатилетней девочки, так любившей его давным-давно.

Ариель никогда не подозревала, что поцелуй может быть таким. Изменчивый, ставший из нежного жгучим, слегка дразнящим и таким опьяняющим, что хотелось плакать от счастья…Она сердцем сознавала силу этого поцелуя, поцелуя, заставившего ее хотеть узнать Берка еще лучше, всего, до конца — его вкус. изгибы и впадины тела, мягкость плоти, твердые мышцы живота… И с этими неуловимыми чувствами смешивались другие — странное мучительное томление, схожее с болью, сосредоточенной внизу живота, неодолимое стремление прижаться к нему, ощутить его тело, мужественность в себе, до конца. И в этом не было ни страха, ни колебаний, только напряженное ожидание и осознание чудесных открытий.

Ариель тихо застонала, и оба встрепенулись. Берк немного приподнял голову и дремотно улыбнулся:

— Это самый прекрасный звук, когда-либо слышанный мной.

Он снова поцеловал ее. Ариель почувствовала, как его ладони распластались по ее спине, привлекая девушку ближе, как эти мужские руки сжали ее бедра, подняли ее вверх, давая почувствовать, как напряглось его мужское естество, наполняя ее почти лихорадочным возбуждением. Ариель втянула в себя воздух и снова тихо простонала. Он мял ее бедра, прижимая и притискивая к набухшему фаллосу, но Ариель, не в силах сдержаться, дернулась и впилась пальцами в его плечи.

— Берк, — пробормотала она голоском, тоненьким и прерывающимся от едва сдерживаемой страсти.

Он осыпал поцелуями ее подбородок, глаза, губы, потом подхватил на руки.

— Вот теперь настало время сделать с тобой все, что я захочу, — пригрозил он, но Ариель только рассмеялась и, крепче обняв мужа, положила голову ему на плечо. Он всем существом ощутил, как омывают его ее доверие и нежность. Сейчас Берк чувствовал себя богом, королем, и самое главное, мужчиной и ее мужем.

Не выпуская из рук нежную ношу, Берк зашел подальше в густые заросли. Там царила тишина; темные листья почти не пропускали солнечный свет. только самые смелые и настойчивые лучи веселыми зайчиками плясали на траве.

Наконец он остановился, медленно отпустил Ариель, так, что она скользнула по всей длине его тела, почувствовала его твердость, напряженность плоти.

— Ты хочешь меня, Ариель?

Она ничего не ответила. Но ее пальцы легли на пуговицы его сорочки, потом на обнаженную грудь, изучая, привыкая. Она улыбнулась мужу.