Мишель Зевако - Эпопея любви

Руджьери схватил канат и попытался раскачать его. Дюжина потревоженных сов взлетела с колокольни и принялась кружить вокруг.

Ледяной пот градом катился по лицу астролога.

— Пришел час! — продолжал Руджьери. — Пришел час воззвать к духам… Пусть гремит погребальный звон по графу де Марильяку… я сам отпою отходную!

Астролог выпрямился и с жутким смехом взялся за канат большого колокола, колокола, которым обычно били в набат.

— Нет! Нет!.. Не будет этот звон по моему сыну погребальным! Клянусь Богом, Девой Марией и всеми святыми! Звони, звони, бронзовая махина, взывай к жизни, я добьюсь перевоплощения моего сына!

С этими безумными словами Руджьери всем телом повис на канате набатного колокола. Через секунду тяжеленная Гизарда покачнулась, пошла в сторону, заскрипела… Язык ударил в колокол, и, словно стон, проплыл в напряженной тишине звон первого удара…

С той стороны Лувра, что выходила в сторону церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа, была распахнута балконная дверь. Просторный зал за балконом был погружен в темноту. В проеме двери, не осмеливаясь выйти на балкон, стояли две тени и ждали в напряженной тревоге, вглядываясь в темноту этой роковой ночи. Екатерина Медичи, вся в черном, держала за руку своего любимого сына Генриха Анжуйского. Смертельная бледность покрывала их лица. Герцог Анжуйский мелко дрожал. Глаза матери и сына были устремлены на колокольню церкви.

Королеву снедало болезненное нервное возбуждение, подобное чувствует человек, ожидающий взрыва, когда запал уже подожжен. Екатерина даже дышала с трудом…

Внезапно первый удар глубоким, ревущим звоном бронзы вырвался из зева колокола. Герцог Анжуйский судорожно вырвал руку из руки матери и попятился… он пятился, пока не наткнулся на кресло и не упал без сил, заткнув уши.

Екатерина же, словно толкаемая невидимыми силами, распрямилась со зловещим вздохом. Она выскочила на балкон, склонилась над перилами, вцепившись в мрамор пальцами, словно черный, похоронный архангел Смерти.

А колокол, огромный набатный колокол Сен-Жермен-Л'Озеруа, стонал, вопил, завывал, рычал голосом безумца… И странные, неслыханные звуки прорезали тьму…

Рядом с Сен-Жермен-Л'Озеруа забил еще один колокол, потом еще и еще… Все колокола Парижа забили в набат, обрушив на город чудовищный шквал взбесившихся колокольных голосов.

Внизу, на улицах, замелькали тени: люди бежали, толкались, кричали, посылали проклятья. Молниями сверкали шпаги. Факелы, сотни факелов, тысячи факелов залили светом улицы. Красным сиянием осветился Париж, словно запылали огни ада, принесенные из преисподней в царство земное…

А за спиной Екатерины, в Лувре, раздался пистолетный выстрел, потом еще один и еще… Началось избиение гугенотов, началось великое человеческое жертвоприношение…

Карл IX находился у себя в спальне. Он не раздевался. Король сидел в широком кресле и казался еще меньше, еще болезненней и тщедушней, чем обычно. У его ног тревожным сном дремали две любимые борзые, Несс и Эвриал.

При первом ударе колокола медленная дрожь прошла по телу короля. А набат Сен-Жермен-Л'Озеруа ревел и рычал, будто дикий зверь, мечущийся в запертой клетке. Борзые вскочили и завыли от страха и ярости. Карл окликнул собак: они запрыгнули на кресло и прижались к хозяину. Король обхватил руками изящные длинные морды, обняв псов: ему так хотелось почувствовать что-то живое и дружеское.

Все колокола Парижа набатом ответили на яростный звон Руджьери. Король медленно поднялся, встал, потом бросился на постель, закрыв голову подушкой. Но звон нельзя было заглушить: дрожали стекла, колебался свет ламп, содрогалась мебель…

Тогда Карл решил бороться: он встал, поднял голову и произнес глухое проклятье. Внезапно рот его скривился, он закричал пронзительно и громко, в унисон с колоколами. Борзые протяжно завыли.

— Замолчите, адские колокола! Хватит! Хватит! — надрывался король. — Пусть они замолчат! Не хочу! Не хочу! Не убивайте!..

Куда бежать? Трагический, зловещий, безмерный вопль прокатился, эхом отдаваясь в звоне колоколов. Нет! Они не замолчат! Еще четыре дня колокольный звон будет тревожить Париж.

Карл кинулся к окну, сорвал штору, распахнул раму. Он выглянул наружу и отступил, стуча зубами.

Уже светало, занималось воскресное утро. Но по улицам метались люди с факелами. Одни с криками ужаса пытались убежать, другие, залитые кровью, преследовали их.

Бросив взгляд на этот кровавый спектакль, Карл попятился…

— Что я наделал? — лепетал король. — Что я наговорил? Неужели все это творится по моему приказу?.. Нет, не хочу ни видеть, ни слышать… Бежать, но куда?

Куда бежать? Карл открыл дверь, проскользнул, словно привидение, по коридору, вышел на галерею. И тут волосы его поднялись дыбом. Пять или шесть трупов валялись на полу: одни лицом вниз, сжавшись и скрючившись; другие — на спине, крестом раскинув руки. В углу молодой человек отбивался от дюжины католиков. Король узнал Клермона де Пиль. В центре галереи две женщины на коленях простирали руки к своим убийцам. Еще миг — и обе упали, получив удары кинжала в грудь. В галерее стон заглушал колокольный звон. И король отступил, не осмелился пройти через галерею, прошептав:

— Это все я! Я убил несчастных женщин! Я зарезал мужчин! Пощады, пощады прошу! Куда бежать?!

Карл убежал подальше от страшной галереи, хотел спуститься по лестнице… Но там, на площадке, свалили дюжину трупов с закатившимися глазами и застывшими конечностями. Король вернулся наверх, стал искать другой коридор. То тут, то там слышались выстрелы из аркебуз и пистолетов.

Трупы в каждом коридоре! Горький дым стелился по Лувру. Через коридор пронеслась дюжина залитых кровью безумцев. Они преследовали умирающего с криками: «Ату его! Ату! Держи гугенота!..» Несчастный споткнулся, упал, и через мгновение все тело человека превратилось в сплошную кровавую рану. А взбесившиеся демоны рванулись в другой конец коридора, где промелькнули двое полуодетых гугенотов, искавших спасения… Коридор опустел. Карл осторожно шагнул вперед, подошел к истерзанному телу только что убитого человека. Карл узнал барона де Пон, накануне выигравшего у короля партию в мяч… Труп лежал поперек коридора, и Карлу пришлось рывком перепрыгнуть через него. Но, сделав еще шаг, король в ужасе застыл: обеими ногами он попал в кровавую лужу.

— Господи! Крики умирающих звучат у меня в мозгу! — простонал король. — Пусть громче бьют колокола! Пусть гремят выстрелы! Не хочу, не хочу слышать крики! Помогите! Бежать! Бежать! Но куда…

Карл бросился по коридорам, перешагивая через полураздетые трупы мужчин и обнаженные тела женщин; трупы, трупы, трупы вокруг рты, искривленные в последнем проклятии; глаза, в которых отразился последний ужас или безмерное удивление.