Тереза Медейрос - Грешная любовь

Она проглотила подступивший к горлу комок. Во рту у нее все пересохло.

— Не совсем так, вы явились сюда изобразить, будто своим появлением компрометируете меня. Не забывайте, мистер Уэскотт, мы с вами еще не муж и жена.

— Но мы же практически помолвлены. Не кажется ли вам, что пора называть меня по имени — Саймон?

Приблизившись к девушке, он взял ее за руку и приложил ладонь к своим губам.

— А может быть, даже «дорогой». Или «сладенький». Сойдет и другое ласковое словечко, лишь бы оно означало, как пылко и бесконечно вы меня любите.

Выведенная из равновесия дьявольским блеском глаз Уэскотта, Катриона сжала руку в кулачок.

— Мои тетя и дядя женаты более тридцати лет. Но я ни разу не слышала, чтобы тетя обращалась к мужу иначе, как «милорд».

Саймон пожал плечами, блеск его глаз только усилился.

— Я лишь скромный рыцарь, но не буду возражать, если вы станете и меня величать «милордом».

Осторожно разогнув стиснутую руку Катрионы, он прикоснулся открытыми губами к нежной девичьей коже на запястье. Хрипловатым, низким голосом он закончил:

— Если хотите, в моменты нашей близости можете говорить даже так: «мой господин и повелитель».

Отчаянно стараясь не поддаваться томной слабости, вызываемой нежной лаской губ Саймона, Катриона резко высвободила руку:

— Неужели вы всегда такой ужасный бесстыдник? Уэскотт в первое мгновение попытался изобразить раскаяние, но не сумел.

— Говорят, что да. Знаете, моя мать ведь была театральной танцовщицей. Первые девять лет жизни я провел за кулисами театра. Другие танцовщицы всегда баловали меня, ласково гладили по головке, наперебой старались усадить меня к себе на колени.

На губах его заиграла грустная улыбка.

— Одним словом, души не чаяли в малыше. И мне они очень нравились. Нравилось, как мило они сплетничают обо всем. Нравился запах их напомаженных волос. Нравилось шуршание их нижних юбок при ходьбе.

Однажды в шесть лет я потерялся. Это было вечером, когда давали «Дон Жуана». Так мать потом рассказывала, что обнаружила меня преклонившим колено перед самой хорошенькой танцовщицей из труппы. Она уверяла, будто бы я тонким детским голоском предлагал ей пожениться.

Катриона не могла сдержать улыбки, представив зеленоглазого рыжеволосого мальчика в коротких штанишках, который пытается соблазнить искушенную жизнью танцовщицу. Особенно забавно, что происходило это во время представления оперы, главным героем которой был распутный Дон Жуан.

— А что с ней потом было? — тихо поинтересовалась девушка.

— Она тогда мне отказала, разумеется. Заявила, что я слишком маленького роста. Велела приходить с таким предложением к ней через десять лет, когда подрасту. Сейчас мне кажется, что в тот день мое сердце было разбито и самолюбие унижено. Однако спустя краткий период горьких разочарований я таки сумел собрать из кусочков разбитое сердце и стал жить дальше.

— Нет, я спросила о вашей матери.

С лица Уэскотта неожиданно полностью исчезла его легкомысленная очаровательность. Остались одни лишь резко обозначенные черты, что придавало ему еще более непреклонный вид, чем ранее.

— Она умерла, когда мне исполнилось всего девять лет. После этого я стал жить у отца.

Саймон отвернулся и принялся нервно шагать по спальне. Очевидно, все его откровения на этом закончились. Задержавшись возле туалетного столика, он вытащил пробку из флакона с лавандовой водой и поднес к носу. Катриону внезапно охватила странная дрожь от вида сильных мужских рук, бесцеремонно обращающихся с ее вещами. Она представила, что эти ладони вот так же запросто могут гладить ее тело.

— Вы уверены, что придуманный вами план сработает? — снова заговорил Саймон, возвращая флакон на прежнее место и поворачиваясь к Катрионе. — Не проще ли мне испортить вашу репутацию каким-либо более простым способом? Я мог бы, например, послать в ваш адрес компрометирующее письмо с признаниями в любви. Или можно устроить так, чтобы нас застали целующимися где-нибудь в клубе «Олмак», да хотя бы за их пальмами в кадках.

— Мой дядя очень проницательный человек. Его обязательно надо убедить, будто от моей репутации остались одни обгоревшие угольки. Его предположений, что я веду себя не совсем прилично, тут будет недостаточно. Но если слуги засвидетельствуют, что я опозорена, то дяде ничего не останется, как позволить нам пожениться.

— А если он вздумает вместо этого меня застрелить? Катриона ответила с приятной улыбкой:

— Тогда мне придется подыскивать нового жениха.

— Ну, вы и бессердечная девица!

Уэскотт сердито посмотрел на хозяйку спальни, затем решительно пересек комнату и плюхнулся спиной прямо на постель. Его мужская фигура так трогательно смотрелась среди отделанных кружевом подушек и пухлых валиков.

Саймон заложил руки за голову и положил ногу на ногу, мрачно рассматривая деревянные стойки балдахина, нависавшего над девичьей кроватью.

— Мне трудно представить, как это меня будут судить за преступление, которое я не имел удовольствия совершить. — Он испытующим взглядом посмотрел на девушку из-под полу прикрытых ресниц. — Пока еще.

Желая скрыть свой испуг, Катриона резко ухватила его за ноги и сбросила их с кровати. Совершенно ни к чему портить каблуками светлое атласное покрывало.

— Можете считать это наказанием за те преступления, которые вы совершили в своей жизни и ушли от ответа за них. Я имею в виду разбитые сердца и поруганные добродетели.

Оставив действия и слова Катрионы без внимания, Уэскотт уселся на постели, стащил с ног сапоги и перекинул их за кровать.

— Когда утром нас обнаружат вдвоем в этой постели, вам не кажется, что будет выглядеть странно, почему это я не убрался восвояси до появления кого-либо из домашних?

— Они вполне могут поверить, что мы просто крепко спали.

Саймон согласно кивнул:

— Да, объяснение неплохое. Действительно, вы будете совершенно обессилены после долгой ночи, наполненной моими усердными и изобретательными любовными ласками.

Катриона с вызовом скрестила руки на груди.

— Или буду дремать от невыносимой скуки.

Он насмешливо поднял бровь и выразительно посмотрел, давая понять, что подобное развитие событий совершенно исключено.

Когда Саймон снял мундир и принялся развязывать шейный платок, Катриона отчетливо поняла, что гость не намерен ограничиться снятыми сапогами.

— Вы что делаете? — требовательно обратилась она к нему, наблюдая, как проворные пальцы Уэскотта уже расстегивают обтянутые тканью пуговички жилета.

— Я раздеваюсь. — Он произнес эти слова так учтиво и спокойно, словно пытался объяснить сложное математическое уравнение слабоумному ребенку. — Неужели те, кому суждено застигнуть нас на месте преступления, правильно нас поймут, если мы оба будем одетыми?