Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

Он остановился, пересел на Буцефала, построил своих гетайров клином, медленно обернулся к ним и с сияющей улыбкой снял шлем. Что тут началось! Священная ярость и ненависть охватили его воинов, звериная жажда крови захлестнула их — на войне убивать называется не жестокостью, а героизмом, а погибнуть самому — доблестью. Невообразимый крик и грохот от ударов оружием о щиты перекрыл все остальные звуки сражения. Сделав неожиданный оборот в 160 градусов, гетайры вслед за своим неистовым и дерзким царем бросились в атаку в самый центр, туда, где стояла колесница Дария, не обращая внимания на слонов. Завязался отчаянный бой. Предсмертные стоны и крики жестокой сечи слились в сплошной ужасающий рев. Над равниной клубилось гигантское облако пыли, затруднявшее видимость. Вся надежда была на четкое выполнение устных приказов и сигналов труб. Битва накатывалась и откатывалась, сталкивалась и разбивалась, как волны бушующего кровавого моря.

Улыбка, с которой Александр проснулся в этот знаменательный день, так и не сходила с его уст, лишь менялось ее выражение: презрение, высокомерие, упрямство, восторг. Он продвигался к Дарию все ближе, и Дарий все явственней видел устрашающий божественный огонь в его глазах.

Дарий проиграл эту игру не на жизнь, а на смерть. Вырвав вожжи у раненого возницы, он в панике покинул поле сражения. Осознав, что колесница царя царей исчезла, его воины решили, что он погиб, и начали отступать. Центр оголился и растворился, Александр кинулся преследовать Дария, желая захватить его живьем. В это время от Пармениона пришло известие, что его серьезно теснят. Александр, испустив рык досады, повернул ему на помощь — свои люди прежде всего. На этом участке сражения македонцы столкнулись с серьезным сопротивлением, потеряли 60 гетайров, Гефестион получил ранение.

В это время небольшой отряд персов, посланный специально с целью освободить семью Дария, прорвался в лагерь Александра, который защищали несколько сот фракийцев. Персы-пленники, увидев издалека замешательство и борьбу охранников с персами, воспряли духом, одна Сисигамбис не двинулась с места. Вскоре охрана лагеря справилась с прорвавшимися.

Между делом, жарким делом, до Мазая дошло известие о бегстве Дария. Он приказал организованно отходить и таким образом спас большую часть своих войск. Александр удостоверился, что крылу Пармениона больше не угрожает опасность, и попытался продолжить преследование Дария, но время было безнадежно упущено. Проклятье, почему Парменион не выстоял? Если бы царь сразу помчался за Дарием и захватил его, все было бы кончено раз и навсегда!

Дарий ушел, бежал, бросив свое имущество, военную казну и двор на произвол судьбы. С наступлением темноты Александр прекратил погоню. Он решил, что Дарий не стоит его дальнейших усилий. Александр победил его, попрал, разбил и изничтожил. Он презирал царя царей, хозяина полумира, владельца несметных богатств и бесчисленных народов, человека, у которого были все возможности раздавить молодого выскочку с горсткой солдат уже три года назад и много раз в течение этих трех лет. Как можно было три раза проиграть сражения, для победы в которых у Дария имелись все условия и лишь единственное препятствие — его гениального противника звали Александр, македонский царь!

Дарий, потеряв 50 тысяч убитыми и раненными, то есть пятую часть своих сил, с остатками разбитой армии через горные проходы пробирался на восток в индийские Экбатаны — летнюю резиденцию персидских царей. Александр дал ему уйти — он перестал его интересовать. Сам он двинулся в противоположном, южном направлении, оно привлекало его больше, ведь там лежал чудо-город Вавилон, самый большой и чудесный город ойкумены. Хотелось посмотреть, так ли хороши висячие сады Семирамиды? Так ли красивы уходящие в небо храмы-зиккураты? Так ли мощны его якобы 100-метровые стены? Александр не торопился, останавливался на день-другой в понравившихся ему местах, в глубине души надеясь на прибытие послов от Мазая, правителя Вавилона.

Блестящая, неимоверная победа окрылила всех, наполнила армию новой гордостью и уверенностью. А как восхищались Александром за его военный талант, смелость решений, хладнокровие и личное мужество! А как счастлив был он сам, какая гора напряжения, неопределенности, ответственности свалилась с его плеч. Молодой прекрасный бог войны — грозный и дерзкий Арес — вел доблестных македонцев от победы к победе, к невиданной славе — главному достоинству в ряду моральных ценностей людей того времени. Стремление к славе, к военным подвигам — с ним в крови рождался любой эллин, его прививала семья и общество. Умереть на поле брани считалось самой прекрасной и достойной смертью. Получить от полиса государственное погребение считалось верхом признания геройства и оказанием высшей чести со стороны общества.

Какое же удовлетворение чувствовали македонцы; вот что значит — преодолеть свой страх! Они разбили огромную армию ценой минимальных потерь, уничтожили и захватили в плен массу противников, заполучили казну, вооружение, богатство, уничтожили врага не только физически, но и морально! Это дело надо было обмыть, и оно усердно обмывалось на всех уровнях. «Отдых после работы» — так именуют это мужчины-воины.

После одного из таких гуляний на пути в Вавилон Александр проснулся поздним утром со свинцовой головой. Все было ужасно, кроме одного — ему приснилась Таис и, видимо, только сейчас, ибо он еще помнил об этом. От этого волшебного сна он и проснулся. Он ощупал рукой лежащее рядом тело: женщина, но не Таис. У Таис здесь бы было мягко, здесь тонко, здесь гладко, а здесь — сладко. Он застонал от досады, постепенно вспоминая, что было вчера. О-о-о! Наконец, поднял пудовые веки, покряхтел, повернулся, увидел в своей кровати еще одну чужую женщину. «Конечно лучше втроем в постели, чем одному на смертном одре, но только не с перепою». Он позвал охрану: «Принеси мое питье, сам знаешь что, проводи девушек и приготовь ванну».

Помывшись и помолившись бессмертным — очистив тело и душу, он понял, что ему требуется еще одно очищение. Он свистнул Периту и пошел к Таис.

Таис была не одна, и он нюхом, как Перита, понял, что она в курсе вчерашних безобразий. Она улыбалась ему, но не так, как она улыбалась ему, и даже не так, как она улыбалась всем. Ей не понравилось едва заметное, но имевшее место выражение раскаяния и нечистой совести в припухших глазах Александра. Таис собиралась с художником Гегелохом рисовать натуру. Александр напросился пойти с ними.

— Хорошо, если не будешь много разговаривать и отвлекать на себя внимание, — сказала Таис.

Они пришли к месту, Гегелох дал Таис необходимые объяснения, и они расположились за мольбертами рисовать пейзаж с горой, песком, небом и кустом. Александр сначала поиграл с Перитой, в очередной раз удивляясь, как мало собакам надо для счастья. Она с вытаращенными от восторга и подобострастия глазами рьяно бегала за палкой, и это тупое занятие не надоедало ей никогда. Потом царь побродил по окрестностям, выветривая последний хмель и приходя в себя. Сев рядом с Таис, он долго ерзал на складной скамеечке, затем принялся наблюдать за работой сосредоточенной Таис, за ней самой. Он затих и просидел смирный, смирённый и смиренный битый час, не выпуская из рук края ее химатиона.