Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— Не оставляй меня больше одну так надолго, — жалобно повторила Таис свою просьбу.

— Ты пришла в себя, можно продолжать? — ушел от ответа Александр.

— Я не могу поверить, что я снова с тобой, — прошептала Таис.

— Сейчас убедишься…

Окончательно она убедилась в этом, когда они свалились с кровати. Нет худа без добра: от падения путаница в ее голове как будто утряслась, и все стало на свои места.

— Вернулись на землю, двое ненормальных. Хорошо, что нас никто не видит — не поймут! — посмеивался Александр.

Александр остановился в Александрии Арахозской (Кандагар) до конца зимы, чтобы ранней весной продолжить преследование Бесса. Царь собирался перейти «Кавказ», как греки ошибочно называли Гиндукуш, и войти в Бактрию с юго-восточного направления, откуда Бесс их не ожидал. Восстание в Арии было подавлено. В ожесточенном решающем сражении Сатирбазан был убит, но пал и Эригий, друг молодости. Друг сохранил свою преданность, в отличие от Филоты. Каждый делает свой выбор в жизни.

Таис нашла много изменений: Александр устраивал официальные приемы в огромном шатре, окруженном тремя рядами македонской и персидской охраны. Он восседал на золотом троне в курбасии — головном уборе персидских царей, в бело-пурпурных одеяниях. Персы, видя привычную для них картину великолепного царя царей, каким он должен быть, охотно падали перед ним ниц, на колени или кланялись, — в зависимости от своего положения, — и посылали царю воздушный поцелуй. Македонцы усмехались и неодобрительно посматривали на это все, но не спешили следовать «варварскому» примеру, считая его для себя унизительным. Александр тоже молчал, но гнул свою линию, выжидая, кто кого переупрямит. Армия, к огромному удовлетворению Александра, получила пополнение из Македонии, Греции и с мест и увеличилась до 45 тысяч человек. Появилось у него и новое оружие — боевые слоны, диковинные, одетые в броню гиганты, несшие на себе в будке дротикометателей.

Для Таис же самым важным было убедиться, что отношение Александра к ней не изменилось, все остальное оставалось второстепенным. Она понимала, что ее абсолютная зацикленность на Александре может иметь негативную сторону, и следила за тем, чтобы оставаться всегда желанной, по-новому интересной и не пресыщать его собой. А для этого важно сохранять независимость и самобытность личности. Пока что их любовь была так сильна, что смешной казалась даже мысль о возможных опасностях, особенно сейчас, когда после долгой разлуки и пережитых треволнений страсть буквально сжигала их.

Многие женщины, чтобы продлить или оживить любовь, притворяются холодными, заставляют ревновать, устраивают разлуку. Таис не нуждалась в этих уловках, а что касается последнего — панически боялась и ненавидела те разлуки, которые навязывала им неумолимая жизнь. Вечная тревога и страх за своего ненаглядного — отчаянного и рискованного — посильнее любой ревности подстегивали ее любовь и доводили до пределов выносимого.

Слабый огонь долго тлеет, сильное пламя прогорает вмиг. Так и любовь, чем она мощней, тем больше вероятность, что она может оказаться недолгой. Таис знала, что любую любовь, если хочешь, чтобы она продлилась вечно, надо холить и лелеять, ухаживать за ней, как за прекрасным цветком. Чем сложнее люди и многограннее их потребности и чувства, тем сложнее им удовлетворять их и быть счастливыми. А счастье, как ветер: его не удержать никакими дверями. Существует такое романтическое представление, что «настоящей» любви ничего не страшно. Но в жизни все по-другому. Великий душевный опыт несчастья научил Таис понимать необходимость помогать своим чувствам и защищать их, дал чутье обходить подводные камни и мели любви. Работа садовника в саду любви лежала прежде всего на ее плечах не потому, что Александру это было неясно, неважно или неинтересно. Нет. Просто его жизнь была до предела заполнена очень многими заботами и делами, которые отнимали все его время и силы. Таис для него была в какой-то мере «отдыхом после трудов» — вожделенным удовольствием, которое надо было сначала заработать. Или, другими словами, — она была радостью в его жизни. Александр же был для Таис смыслом всего.

Сейчас смысл ее жизни был занят подготовкой к тяжелому переходу через горы, такие высокие и труднопроходимые, какие еще не встречались на пути его армии, как, впрочем, и всех других армий [33] Включая будущий переход Ганнибала через Альпы — холмы по сравнению с Гиндукушем. . Вынужденному из-за восстания в Арии свернуть с прямого пути из Гиркании в Бактрию на юг и сделать огромный крюк, Александру не оставалось ничего другого, как идти через горы.

Кроме того, где-то в этих неприступных горах находилась скала, к которой боги приковали Прометея на мучения, от которых его освободил Геракл. Таис, зная романтическую сторону души Александра, предположила, что царь не преминет снова подтвердить свое родство с божественным Гераклом и повторит его подвиг, побывав в этих недоступных местах. Сейчас она уже не считала, что Александр умышленно стремится к трудностям. Просто, раз они ему предстоят, он настроит себя и других преодолеть их с честью.

Последние спокойные денечки в лагере у подножия Гиндукуша проходили в дружеских вечеринках. Таис, желая позабавить Александра, нарядилась в платье до пят, в массивные серебряные ожерелья, которые он описывал в своем письме, и станцевала нехитрый арахозский танец. Ей аккомпанировали на тамбуринах местные музыканты в огромных белых шапках из бараньего меха, похожих на стога. Александр увидел свою ожившую фантазию, о которой знали только они (плюс по чистой случайности Геро), и был очень тронут. Таис грациозно извивала руками, создавая иллюзию, что они без костей, падала на колени и описывала круг вокруг своей оси, почти касаясь головой пола, для чего требовалась значительная гибкость. Без проблем получалось у нее движение головой из стороны в сторону, при котором оставались неподвижными плечи, кокетливо поводила глазами под насурьмленными и соединенными по местной моде бровями.

— Ты, как всегда, на высоте! — Леоннат выразил всеобщее мнение. — Какие оригинальные идеи! Откуда ты их берешь? В Египте ты была египтянкой, в Вавилонии — вавилонянкой, в Персеполе — персиянкой.

— И все же я — афинянка, — закончила мысль Таис.

— Странно подумать, что мы были в Вавилоне всего-то год назад, тоже зимой! — удивился Птолемей.

— А я все больше вспоминаю смешные моменты в городе любви, например, эти ужасные кровати… — Леоннат имел в виду кровати вавилонцев с тюфяками из козьих шкур, наполненных водой, спасавших их от невыносимой летней жары.

— О, и я намучился, пока приспособился, — присоединился к разговору Гефестион. — Все мне казалось, что проткну этот тюфяк коленом, и вся вода хлынет на меня. Очень отвлекало от любви.