Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— Я люблю тебя. И если я когда-то еще вздумаю тебе перечить, задуши меня собственными руками! — сказала Таис и заплакала, а он засмеялся.

Какое счастье, что это сумасшествие, это наваждение кончилось! Какое счастье!

— Пойдем, я покажу тебе мой дом, — наконец проговорила Таис.

Там она поведала Александру, что злилась и обижалась на него ровно один день, затем, остальное время — на себя за свою глупость. И чем дальше, тем больше, так, что решимость вернуться таяла от осознания вины. Она чувствовала себя предательницей, эгоисткой, бросившей его в трудное время из ничтожных, себялюбивых причин. Потом, когда, совсем отчаявшись, она решила броситься ему в ноги, пришла весть о его женитьбе на красавице Роксане, эти разговоры вокруг: «Царь влюбился — царь женился!» — и все пошло по второму кругу. Злоба на себя, разрушившую счастье своими руками, злоба на него, что быстро утешился с другой, ревность, угрызения совести, раскаяние, любовь. Одним словом, она уже не могла уяснить, что происходит с миром и с ней. Ей казалось, что он ее больше не любит… Потом пришло письмо от Гефестиона, в котором он раскрыл ей глаза и требовал немедленно вернуться, а не упиваться своими страданиями. И больше думать о том, что она делает с любимым человеком, которого надо любить, пока он есть. «На его долю хватит того, что я с ним вытворял», — самокритично признался Гефестион.

Таис прочла письмо Александра, ибо у него не было сил рассказывать и переживать все еще раз. Кончив читать и утерев слезы, Таис решительно сказала:

— Я должна тебе кое в чем признаться… В Бактре я примкнула на время к огнепоклонникам, которые встречались в горах, в своих пещерах [36] В тех местах родился Заратустра. . Не знаю, зачем я это сделала, может быть, мне хотелось унизить себя до последнего предела и таким образом наказать, сделать себе душевно еще больней… Чтобы понять, что я имела и что потеряла… Прочувствовать, какое существование влачат женщины моего образа жизни, которым не выпало и доли того счастья, которое выпало мне, и которое я сама разбила. Вот я ходила на эти сборища, принадлежала многим мужчинам. Сейчас мне противно об этом думать, а тогда было никак. Я как будто умерла, окаменела… Да, я умерла, я ничего не чувствовала. Вот так это было, — прибавила она после долгой задумчивости, — теперь ты можешь меня презирать и ненавидеть…

— И не надейся. Так просто ты от меня не отделаешься.

Таис подняла глаза, удивленная, что он может шутить в такую минуту.

— Я тебя убил, детка, я виноват. Я причина всех твоих несчастий. Но теперь все будет по-другому. Старого больше нет, мы оба умерли, — и это хорошо, — и возродились. Видимо, так должно было быть. И потом, — прибавил он совсем другим тоном, — неужели ты думаешь, что что-то в состоянии поколебать мои чувства к тебе?! — Он закусил губу и напряженно посмотрел в пространство. — Как тебе объяснить, чтобы ты не испугалась? Я тебя люблю, как любит смертельно больной человек, который смирился со своим концом, и единственное его желание — насладиться своею любовью за то время, что ему осталось. Моя любовь к тебе — это только любовь, чистая любовь. Ее ничего не замутит — ни ревность, ни сомнения, ничего. Так что, моя милая, мы все поняли, мы все искупили, мы можем со спокойной совестью забыть все плохое, как страшный сон. Ничего не было, — настойчиво повторил он, глядя ей в глаза. — Мы не виделись два месяца. Так бывало и раньше. Но раньше ты получала письма каждые пять дней, а сейчас получила одно большое. И ничего не бойся, я с тобой, и я тебя люблю…

Он обнимал ее, плачущую, целовал ее ладони, укачивал, как ребенка. Уж в который раз она убедилась в его удивительной способности успокоить ее в одночасье. Как волшебник-лекарь накладыванием рук устраняет мучительную боль, так и он успокаивал ее, снимая и телесные, и душевные страдания, передавая ей свои силы, тепло. Она утерла слезы, слушала, как стучит его сердце, как бежит по сосудам кровь, вдохнула его фиалковый запах, означавший для нее запах жизни, и поняла, что она покорна и подвластна ему, и слава богам. В прошлый раз, эти проклятые два месяца назад, она возмутилась своей покорности. Сейчас, наученная горьким опытом разлуки и страхом оказаться ему ненужной, она поняла, что ничего не изменилось, и возрадовалась этому.

— Александр, ты простишь мне мое предательство?

— Детка! — Он поднял ее лицо. — Ты меня не предала, ты меня спасла!

Чем больше человек достиг, тем большего ему хочется.

Потос — романтический дух, честолюбие, жажда познания, тяга к новым опасностям и приключениям— тянул Александра в Индию. Официально считалось, что ее завоевание послужит созданию надежного тыла. Александр давно стал поговаривать о сказочной Индии и вдохновлять своих македонцев и наемников (союзники были давно распущены, а кто остался, остался добровольно) дойти до края обитаемой земли — ойкумены — подобно великим героям и мифическим предкам Александра Гераклу и Дионису. И его солдаты опять пошли за ним. Кто-то — из интереса, кто-то — из послушания, привычки, кто-то — из жажды новых впечатлений, а кто-то — ради наживы. Большинство — потому что не представляли другой жизни, чем та, которую они вели до сих пор и которая их совершенно устраивала. Мысль о том, что вести войны — в природе человека, в те времена еще не ставилась под сомнение.

Безусловно, был и ропот. «Что он опять удумал, куда его снова тянет, когда же кончится эта война и это скитание по земле?» — думал не один и не два в раздражении. Но Александр, будучи сам увлекающимся, бесстрашным, любознательным человеком, и на этот раз смог увлечь своих людей в совершенно неизведанный, неизвестный и, возможно, враждебный им мир.

Не его ли провидчески описывал Гомер: «О, необузданный, снова о подвигах бранных замыслил; снова о бое мечтаешь; ты рад и с богами сразиться». Не его, но ему подобных, какие всегда существовали на земле. Не знающих меры. Жаждущих больше и больше. Идущих дальше и дальше. Любой ценой. Рискующих и выигрывающих. А что было бы с человечеством без подобных людей? Мир вперед толкают именно такие. К успеху приводит крайность, а не умеренность.

Почти третью часть реформированной армии Александра теперь составляли персы, бактрийцы, арийцы, парфяне и другие представители покоренных народов. Изменилась ее структура и вооружение: сариссы (длинные копья), непригодные в горных условиях, заменили на мечи, уменьшили подразделения, создали отряды конных лучников и драгунов. Для достижения нового качества боеготовности, взаимодействия и управляемости потребовались месяцы учений и маневров, которые по своей серьезности мало отличались от настоящих сражений. Два индийских раджи, служивших ранее персидскому царю, а потом Бессу, стали союзниками Александра и помогали ему словом и делом. При этом они преследовали свои цели — Александр должен расправиться с их врагами и пощадить их собственные земли. Александр нашел их позицию вполне разумной.