Мэри Брэддон - Тайна леди Одли

Он несколько раз, проявив неожиданное занудство, повторил свой страстный монолог, а затем, одолжив зонтик на случай дождя, покинул Одли-Корт, сопровождаемый Джорджем Толбойзом, который, как всегда, покорно последовал за ним. Когда они подходили к арке, старые глупые часы указывали единственной стрелкой на девять вечера. Под сводами им пришлось посторониться: мимо промчался экипаж. Это был простой одноконный экипаж, нанятый в деревне. Внезапно из его окна показалась прекрасная головка леди Одли. Несмотря на темноту, она разглядела неясные контуры двух молодых людей.

— Кто это? — спросила она. — Садовник?

— Нет, дорогая тетушка, — смеясь, отозвался Роберт. — Это ваш наипокорнейший племянник.

Роберт и Джордж стояли под аркой, пока экипаж не доехал до парадного входа, где господина и госпожу встретили удивленные слуги.

— Ночью, думаю, бури не будет, — сказал баронет, поглядывая на небо. — А вот утром она наверняка разразится.

Сэр Майкл оказался плохим предсказателем погоды. Буря обрушилась на деревушку Одли не утром следующего дня, а в тот же день за полчаса до полуночи.

Роберт Одли отнесся к грому и молнии с тем же самообладанием, с каким относился ко всем несчастьям мира сего. Он лежал на софе в гостиной, время от времени потягивая холодный пунш и делая вид, что его чрезвычайно занимает чтение челмсфордской газеты пятидневной давности.

Джордж Толбойз сидел у открытого окна, вглядываясь в черное небо, которое беспрестанно рассекали молнии зигзагами ослепительной стальной синевы.

Джордж Толбойз был бледен, как смерть.

— Джордж, — обратился к нему Роберт Одли, вздрогнув от того, что разглядел в его лице, — ты что, боишься молний?

— Нет.

— От молний бросает в дрожь даже самых отчаянных, это не страх, это нечто такое, что заложено в самой природе человека. Потому я уверен: ты боишься молний.

— Нет, не боюсь.

— Посмотрел бы ты на себя со стороны: весь белый, лицо осунулось, глаза ввалились — призрак, да и только! Говорю тебе, ты боишься молний.

— А я тебе говорю, что нет.

— Джордж Толбойз, ты не только боишься молний, но ты к тому же изводишь нас обоих: себя — потому, что держишь свои страхи в тайне, меня — потому, что не хочешь облегчить передо мной душу.

— Роберт Одли, еще слово, и ты получишь здоровенную оплеуху!

Джордж стремительно вышел из гостиной, с шумом захлопнув дверь.

В это мгновение на улице разразился настоящий потоп.

Боится ли молний Джордж Толбойз, так и осталось недоказанным, а вот в том, что ливень ему нипочем, можно было убедиться воочию: спустившись по лестнице, он направился к выходу и, не обращая внимания на дождь, который лил как из ведра, широкими шагами двинулся на большую дорогу. Походив по ней взад-вперед минут двадцать, он вернулся в гостиницу и теми же широкими шагами направился в спальню.

— Идешь спать, Джордж? — спросил Роберт Одли.

— Да.

— Но у тебя нет свечи.

— Обойдусь.

— Да ты посмотри, на кого ты похож, парень! На тебе же нитки сухой нет! И какая чума погнала тебя в такую ночь на улицу?

— Я устал и хочу спать. Отстань от меня.

— Выпьешь теплого бренди с водой?

Джордж яростно отстранил Роберта Одли.

— Отвяжись от меня; не путайся под ногами! — воскликнул он хриплым голосом, похожим на воронье карканье, и Роберт Одли тут же припомнил, что подобное он уже слышал три часа назад в дядюшкином доме.

И все же Роберт последовал за Джорджем в его спальню, но тот захлопнул дверь прямо перед его носом.

— Должно быть, он сердится из-за того, что я подметил его страх перед молниями, — пробормотал Роберт Одли и как ни в чем не бывало вернулся на свою софу.

Когда Роберт проснулся на следующее утро, погода уже утихомирилась: в воздухе разливалась такая благодать, словно она хотела извиниться за ночной разбой.

Джордж Толбойз поджидал друга, сидя за обеденным столом. Бледность по-прежнему не сходила с его лица.

— Извини, Боб, — сказал он, поднимаясь навстречу другу и сердечно пожимая ему руку» — вчера ты был прав: от молний мне действительно бывает не по себе. Это у меня с детства.

— Бедняга! Однако что нам теперь предпринять — уехать отсюда первым же экспрессом или повременить с отъездом и явиться к дядюшке на обед?

— Хочешь честно, Боб? Не устраивает меня ни то, ни другое. Посмотри, какое чудесное утро! Я бы хотел еще раз побродить по окрестностям, еще раз забросить удочку и вернуться в Лондон вечерним поездом, в шесть пятнадцать.

Это показалось Роберту скучноватым, но после вчерашнего он уже не решился перечить Джорджу и немедленно согласился на все. Позавтракав, друзья заказали обед на четыре часа дня, и Джордж Толбойз, положив удочку на широкие плечи, бодро вышел из гостиницы, сопровождаемый своим верным другом и компаньоном.

Если гром и молния, потрясшие до основания «Солнышко», так и не потрясли Роберта Одли, то его тетушку — существо, разумеется, куда более нежное и чувствительное — они совершенно выбили из колеи. Ночью во время непогоды она велела, чтобы ее кровать передвинули в угол комнаты, где она, опустив многочисленные тяжелые драпировки, забилась лицом в подушки, судорожно вздрагивая всем телом при каждом раскате грома. Сэр Майкл — его мужественному сердцу был неведом страх — всю ночь просидел у постели миледи, почитая защиту и утешение молодой жены своей счастливой привилегией. До трех часов утра, пока последний раскат грома не отгрохотал за дальними холмами, миледи не позволяла себя раздеть. В четыре часа она забылась глубоким сном и проспала около пяти часов.

В половине десятого леди Одли вошла в столовую, свежая и лучезарная, как букет, который в эту минуту она держала в своих руках.

— Дорогая моя! — воскликнул баронет, заключая ее в свои могучие объятия. — Какая радость для меня видеть тебя здоровой и счастливой, как прежде! Молю небеса, Люси, чтобы такою, как нынешней ночью, я видел тебя в последний раз!

После завтрака миледи отправилась в гардеробную и, заметив, что ковер сдвинут с места, тут же обнаружила люк и насмешливо похвалила Алисию за храбрость, какую та проявила, впуская двух молодых джентльменов в дамские апартаменты.

— У этих господ хватило дерзости взглянуть на мой портрет, Алисия? — с шутливым негодованием воскликнула миледи. — Покрывало они сбросили на пол, а перчатку забыли на ковре. Полюбуйся!

И она показала падчерице толстую перчатку для верховой езды. Это Джордж, глядя на портрет миледи, обронил ее и, уходя, не вспомнил о пропаже.

— Схожу-ка я в «Солнышко» и приглашу молодых людей на обед, — сказал сэр Майкл, появляясь на женской половине дома.

В этот сентябрьский день миледи не могла усидеть на месте и занять себя чем-то одним. То пальчики ее нетерпеливо бегали по клавишам рояля, разнося по дому звуки блистательных вальсов и бравурных итальянских пьес; то сама она нетерпеливо бежала в сад с серебряными ножницами для рукоделия, вообразив, что ими можно подстричь клумбу; то она вбегала в гардеробную и, вызвав туда Фиби Маркс, в третий или четвертый раз приказывала ей расчесать свои локоны. В то время как миледи искала развлечения в этой нескончаемой суматохе, наши молодые герои медленно брели вдоль ручья, покуда не нашли тенистый уголок, где вода была глубокой, течение — спокойным, а ветви ив, длинные, как девичьи косы, ниспадали прямо в журчащий поток.