Мэри Брэддон - Тайна леди Одли

ПО-ПРЕЖНЕМУ НИКАКИХ ИЗВЕСТИЙ

Роберт Одли вернулся на Фигтри-Корт ранним утром следующего дня.

Канарейки по-прежнему безмятежно заливались в комнатке, служившей спальней Джорджу Толбойзу. В апартаментах царил идеальный порядок — его наводила миссис Мэлони, уборщица Юридических корпораций. Ни сдвинутое кресло, ни откинутая крышка ящика для сигар — ничто не говорило здесь о присутствии Джорджа Толбойза.

Роберт внимательно осмотрел каминные доски и столы. Надежда уже стала покидать его. Быть может, Джордж где-нибудь оставил письмо или записку?

«Он вполне мог приехать сюда вчера вечером, а уехать в Саутгемптон сегодня рано утром, — подумал Роберт. — Миссис Мэлони прибралась здесь, вероятно, уже после его отъезда».

— Миссис Мэлони!

— Слушаю, сэр, — отозвалась женщина, появляясь в дверях.

— Мистер Толбойз ночевал здесь минувшей ночью?

— Нет, сэр. Я пришла в шесть утра; здесь никого не было. А что, с бедным джентльменом что-то случилось?

— Да как сказать, миссис Мэлони… Мы расстались с ним вчера в два часа дня, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

Миссис Мэлони начала было рассказывать Роберту жалостную историю о том, как ее покойный муж, машинист, будучи в отличном настроении после отличного обеда, окончил путь земной под колесами паровоза, но Роберт, не дослушав историю честной ирландки, торопливо надел шляпу и вышел из дому.

В Саутгемптон он приехал вечером и быстро нашел бедный квартал, где проживал тесть Джорджа. Подходя к дому, он еще с улицы заметил маленького Джорджи, игравшего у открытого окна гостиной.

Тихо. Ни суматохи, ни возбуждения, которые должен был вызвать приезд отца. Роберт почувствовал, что и здесь его скорее всего ждет разочарование.

Старик сам открыл дверь Роберту, а малыш выглянул из гостиной — что это за чужой дядя пожаловал к ним в гости?

Увидев Роберта, старик просиял и рассыпался в светских любезностях. Да-да, он уже имел удовольствие встречаться с джентльменом в Вентноре по весьма печальному поводу (здесь старик, не закончив фразы, вытер слезящиеся слабые глаза). Не соизволит ли мистер Одли войти?

Роберт прошел в маленькую гостиную. Убогая мебель, стойкий запах дешевого табака и разведенного бренди, сломанные детские игрушки, сломанные глиняные трубки старика, разорванные, залитые бренди газетные листы, грязный ковер на полу.

Маленький Джорджи исподлобья взглянул на гостя. Сев в предложенное кресло, Роберт подозвал мальчика и, посадив его себе на колено, дал поиграть своей цепочкой от часов.

— Я приехал в Саутгемптон, — сказал Роберт, обращаясь к старику, — надеясь встретиться с вашим зятем. Он здесь?

— Сейчас нет. Но он был здесь.

— Давно?

— Нынешней ночью. Он прибыл сюда почтовым поездом.

— А когда уехал? Сразу?

— Он пробыл с нами чуть более часа.

— Черт побери! — в сердцах воскликнул Роберт. — Сколько мороки из-за этого парня! Что, в конце концов, все это значит?

— Разве вы ничего не знаете о его намерении?

— О каком намерении?

— О его желании уехать в Австралию.

— Я знаю, ему всегда хотелось этого, но почему дорожная лихорадка охватила его так внезапно и именно сейчас — вот вопрос!

— Он отплывает сегодня вечером из Ливерпуля. Пришел сюда в час ночи, чтобы, как он сказал, взглянуть на сына перед тем, как покинуть Англию, — покинуть, быть может, навсегда. Он пробыл здесь час, а потом поцеловал спящего мальчика и уехал из Саутгемптона почтовым поездом, что отправляется в четверть третьего.

— Что бы все это значило? Почему он покидает Англию в такой спешке? Почему не сказал ни слова мне, своему лучшему другу? Почему не захватил с собой никаких вещей, никакой одежды? Почему все оставил у меня? Тысяча почему и ни одного ответа!

— Мне кажется, мистер Одли, смерть Элен пагубно повлияла на его рассудок.

— Чепуха! Мозги у него варят не хуже наших с вами.

— Может быть, он напишет вам из Ливерпуля?

— Пусть только попробует не написать! Мы с ним всегда были добрыми друзьями — еще с той поры, как оба учились в Итоне. Не думал я, что Джордж Толбойз поступит со мной так некрасиво!

Едва эти слова сорвались у него с языка, как он уже пожалел о них и, едва преодолев охватившее его смущение, добавил:

— Понимаете, не похоже это на него. Не похоже все это на Джорджа Толбойза!

Услышав знакомые имя и фамилию, мальчик поднял головку.

— Так зовут меня, — сказал он. — Так зовут меня и моего папу, большого джентльмена.

— Да, маленький, твой папа приходил минувшей ночью. Он поцеловал тебя, когда ты лежал в кроватке, помнишь?

— Нет, — ответил мальчуган, покачав кудрявой головкой.

— Должно быть, ты очень крепко спал, дружок, и потому не видел своего бедного папочку.

Ребенок ничего не ответил, но, взглянув на Роберта в упор, внезапно спросил:

— А где та красивая леди?

— Какая красивая леди, малыш?

— Красивая леди, которая раньше часто у нас бывала.

— Это он вспомнил мамочку, — пояснил старик.

— И вовсе не мамочку! — решительно заявил мальчуган. — Мамочка всегда плакала. Я не любил мамочку…

— Замолчи, Джорджи!

— Не замолчу. Я не любил мамочку, а мамочка не любила меня. Она всегда плакала. Я спрашиваю о красивой леди, о той, на которой было красивое платье и которая подарила мне золотые часы.

— Он говорит о жене моего старого капитана. Прекрасная женщина! Она души не чаяла в Джорджи и частенько делала ему щедрые подарки.

— Где мои золотые часы? Я хочу показать джентльмену мои золотые часы.

— Я отдал их почистить, — сказал дед.

— Вечно они у тебя в чистке! — захныкал внук.

— Часы в полном порядке, уверяю вас, мистер Одли, — извиняющимся тоном пробормотал старик и, вынув копию закладной, выданной в ломбарде, протянул ее Роберту.

Закладная была выписана на имя и по поручению капитана Мортимера: «Часы, украшенные бриллиантами, 11 фунтов стерлингов».

— Мне часто не хватает нескольких шиллингов, мистер Одли, — развел руками старик. — Зять был ко мне великодушен, а другие… другие… С другими мне приходилось не сладко.

Старый лицемер произнес эти слова жалобным, плачущим голосом, но слеза, которую он смахнул на этот раз, была вполне искренней.

— Джорджи, голубчик, — обратился он к внуку, — пора баиньки. Пойдем дедушка проводит тебя. Извините, мистер Одли, я отлучусь всего на каких-нибудь четверть часа.

Мальчик охотно последовал за дедом. В дверях старик обернулся и ворчливо сказал:

— Не думал я, что на склоне лет поселюсь в таких трущобах, мистер Одли. Многим пожертвовал я на своем веку, но крест свой нес безропотно, и вот награда за все!

Дед и внук вышли. Одли остался один. Смеркалось. Сидя в кресле, Роберт скрестил руки на груди и уставился в пол отсутствующим взором.