Мэри Брэддон - Тайна леди Одли

Излагая свою версию событий, он постарался не упоминать о сэре Майкле и леди Одли.

— Итак, сэр, — сказал он, заканчивая беседу, — жду вашего решения. Я пришел к ужасному выводу, но на это, как видите, у меня есть свои резоны. Убеждают ли они вас?

— Нет, не убеждают, — ответил мистер Харкурт Толбойз, втайне гордясь своим упрямством. — Я считаю, как и прежде, что мой сын жив, а его исчезновение — это заговор против меня. Быть жертвой этого заговора я не желаю.

— Значит ли это, что я должен прекратить расследование?

— Я вам вот что скажу: хотите продолжить поиск — продолжайте. Но помните: будущие ваши действия — это ваше личное дело, я к ним не имею никакого касательства.

— Что ж, будь по-вашему, — воскликнул Роберт, резко поднимаясь с места. — С этого дня и часа дело, которому я хотел посвятить всего себя, без остатка, для меня не существует. До свиданья.

Роберт Одли взял шляпу и направился к выходу, мельком взглянув на Клару Толбойз. Девушка по-прежнему сидела в своем углу, закрыв лицо руками.

— Боюсь, вы еще не раз пожалеете о том, что проявили сегодня такое поразительное равнодушие, — сказал Роберт, останавливаясь на пороге.

Он поклонился Харкурту Толбойзу и снова взглянул на Клару, надеясь, что хотя бы сейчас, в последнюю минуту, она попытается задержать его. Увы, она сидела неподвижная, как изваяние.

Харкурт Толбойз позвонил в колокольчик. В дверях появился знакомый слуга. Он проводил Роберта к двери с той бесстрастной торжественностью, с какой осужденных ведут на казнь.

«Как похожа Клара Толбойз на своего отца! — подумал Роберт Одли. — Бедный Джордж, тебе нужен был в этом мире хотя бы один-единственный друг, потому что мало в нем было тех, кто любил тебя!»

Дремал на козлах кучер, дремала лошадь, древняя и облезлая, как и сам экипаж. Поставив ногу на его ступеньку, Роберт Одли окинул взглядом деревья, подстриженные так, словно здесь поработал не садовник, а парикмахер. Он глядел на них, удивляясь, что среди этой самодовольной скуки мог вырасти такой человек, как Джордж, — щедрый, открытый, великодушный, полная противоположность своему отцу. Как мог он выжить здесь и не задохнуться? Может, в том и заключается промысел того, кто превыше наших родителей, того, кто дарует нам души, возвышающие нас до него или ввергающие в бездну ничтожества? Фамильные носы и фамильные подбородки переходят от отца к сыну и от внука к правнуку, подобно цветам, которые вянут осенью, чтобы возродиться весной, но дух, куда более нежный и тонкий, чем ветер, овевающий эти цветы, неподвластен никаким земным законам и послушен лишь той гармонии, в которой проявляет себя Господь.

«Слава богу! — подумал Роберт Одли. — Слава богу, что все кончилось. Пусть бедный мой друг почил в неведомой могиле: я не навлеку позора на тех, кого люблю. Когда-нибудь этот черный день придет, но мне не за что будет корить себя, потому что не я открою страшную истину. Кризис миновал. Я свободен».

Он с облегчением вздохнул и сел в экипаж. Кучер взмахнул хлыстом, и карета нехотя двинулась по аллее, обсаженной редкими соснами. Роберт Одли бросил последний взгляд на особняк из красного кирпича и внезапно увидел, что наперерез экипажу торопится, почти бежит, махая носовым платком, какая-то женщина.

— Неужели она бежит ко мне? — удивился Роберт Одли. — Остановите, — обратился он к кучеру.

Роберт вышел из экипажа и медленно направился к бегущей женщине. Он был несколько близорук и не смог разглядеть, кто перед ним, пока женщина не подбежала достаточно близко.

— Силы небесные, да ведь это мисс Толбойз!

Да, то была мисс Толбойз: на голове — шерстяная шаль; от бега девушка раскраснелась и запыхалась.

Только сейчас Роберт Одли впервые разглядел ее. Довольно миловидная, карие, как у Джорджа, глаза, бледное лицо, правильные черты, подвижно и чутко отражающие всякое новое чувство. От бега она покраснела, но когда приблизилась к Роберту, кровь отхлынула от ее щек, вернув лицу естественный цвет. В мгновение ока увидел он ее всю, какой она была, и подивился ее выдержке во время их беседы с Харкуртом Толбойзом. В глазах ее не были ни слезинки, но когда она заговорила, Роберт заметил, как дрожат ее губы.

— Мисс Толбойз, что случилось? Почему…

Она схватила его за руку.

— Ах, пожалуйста, дайте мне высказаться первой, иначе я с ума сойду. Я слышала все. Я верю каждому вашему слову. Я не успокоюсь до тех пор, пока не отомщу за смерть брата.

Несколько мгновений Роберт Одли стоял молча, не зная, что ей ответить. То, что он услышал, потрясло его. Он готов был ко всему, но только не к этому.

— Мисс Толбойз, дорогая, возьмите себя в руки. Давайте немного пройдемся, я провожу вас к дому, и спокойно поговорим. Поверьте, я вел бы себя иначе, если бы знал…

— …если бы знали, что я люблю брата? Но откуда вам было это знать? Кто мог знать это, если я ни разу не смогла сделать так, чтобы ему стало тепло под нашим кровом, если я не добилась для него от отца ни единого доброго слова? Я молчала, боясь обнаружить свою любовь к нему, потому что я знала, что даже сестринская привязанность может обернуться ему во вред. Вы не знаете моего отца, мистер Одли. Я понимала, что, если заступлюсь за Джорджа, начну просить за него, я навсегда отрежу ему путь к дому. Пусть будет так, как хочет отец, решила я, пусть время рассудит всех нас, а я, полагаясь на время и отцовскую волю, быть может, когда-нибудь увижу своего дорогого брата. Я ждала, ждала терпеливо, ждала, надеясь на лучшее будущее, потому что знала, что отец любит своего единственного сына. Вижу вашу презрительную улыбку, мистер Одли, и понимаю: вам, человеку со стороны, трудно поверить, что его подчеркнутая суровость скрывает от чужих глаз искреннюю любовь к собственным детям, и ведет он себя так потому, что всю свою жизнь подчинил строгим установлениям долга. Однако я увлеклась, — внезапно сказала мисс Толбойз и, взяв Роберта за руку, обернулась и бросила взгляд в глубь сосновой аллеи. — Я выбежала из дому через черный ход. Отец не должен видеть, как я беседую с вами, мистер Одли. Он не должен заметить, что у ворот стоит экипаж. Скажите кучеру, чтобы он выехал на дорогу и немного отъехал от дома. А я тем временем пройду через сад и выйду к дороге через калитку.

— Но ведь вы простудитесь, — запротестовал Роберт Одли, с тревогой глядя на мисс Толбойз. — Вы вся дрожите.

— Я дрожу не от холода, — сказала девушка, — а при мыслях о брате. Если в вас есть хоть капля жалости к единственной сестре вашего покойного друга, мистер Одли, вы сделаете то, что я прошу. Я должна поговорить с вами, должна, вот только соберусь с мыслями.

Она прижала руку ко лбу, а затем указала на ворота. Роберт кивнул, и они разошлись в разные стороны. Одли велел кучеру медленно ехать по направлению к железнодорожной станции, а сам двинулся вдоль изгороди, окружавшей владения Харкурта Толбойза. В сотне ярдов от главного входа он обнаружил деревянную калитку и остановился, поджидая мисс Толбойз.