Филиппа Грегори - Белая королева

Жаль, что я не знала, где точно намерен высадиться Генрих. Впрочем, скорее всего, он и сам этого не знал. Вот-вот они поднимут паруса, бросят на палубу чалки, и полдюжины кораблей выйдут из уютной гавани и вскоре окажутся в открытом море. Ветер надует паруса, парусина затрепещет, суда закачаются на невысоких волнах, но рулевые умело выправят ход. Я думала о том, что они вполне могут направиться прямиком к южному побережью: мятежники всегда находили теплый прием в Корнуолле или Кенте; впрочем, они могут взять курс и на Уэльс, где Тюдор одним лишь своим именем способен поднять тысячи людей. Попутный ветер подхватит их, и они, исполненные надежды, вскоре увидят сушу, решат, как им поступить дальше, а потом, отыскав спокойную гавань, причалят к берегу.

Ричард был далеко не глуп и прекрасно понимал, что интервенция начнется, как только утихнут зимние шторма. Все это время он провел в самом большом своем замке Ноттингем, в самом сердце Англии, собирая резервы, призывая лордов на службу и готовясь ответить на тот вызов, который, несомненно, будет брошен в этом году. Хотя Ричард мог бы получить этот вызов и год назад, если бы не те дожди, которые мы с Елизаветой вызвали своим свистом, желая помешать Тюдору и Бекингему добраться до Лондона и до нашего маленького Эдуарда.

Но в этом году ветер у Генриха Тюдора был попутный, так что бой неминуемо приближался. Молодой Тюдор принадлежал к дому Ланкастеров, и это сражение вполне могло стать последним в затянувшейся войне Роз. В душе моей не было ни капли сомнений, что победит Йорк, как это случалось почти всегда. Уорика на свете больше нет, умерли даже его дочери Анна и Изабелла, из великих ланкастерских полководцев тоже никого не осталось. Против мощной армии Ричарда, собранной по всей Англии, выступят только Джаспер Тюдор и его племянник Генри, сын Маргариты Бофор. У соперников, Ричарда и Генри, наследников не имеется, и оба понимают, что дерутся лишь за себя самих и война эта неизбежно для одного из них завершится смертью. За свою жизнь, будучи женой и вдовой воинов, я видела немало битв, но ни одна из них не имела таких ясно очерченных целей, как предстоящая. Я предполагала, что бой будет очень коротким и жестоким, а закончится гибелью одного из ее основных участников, второй же, став победителем, получит корону Англии и руку моей дочери.

И в черном траурном одеянии я ожидала увидеть именно Маргариту Бофор, оплакивающую гибель своего сына.

Ее горе стало бы началом новой жизни для меня и моей семьи. И уж по крайней мере, надеялась я, мне можно будет наконец послать за моим сыном Ричардом. Мне казалось, что время для этого почти пришло.

Целых два года я ждала, когда смогу воплотить эту идею в жизнь; ждала с того дня, когда отослала моего мальчика в чужую страну. Я написала сэру Эдварду Брэмптону, верному йоркисту, крупному торговцу, человеку в высшей степени светскому и отчасти пирату, который, безусловно, не побоялся бы риска, а от опасных приключений получал одно удовольствие.

Сэр Эдвард прибыл в тот самый день, когда наша кухарка вываливала мне новости о том, что Генрих Тюдор высадился в Англии. Корабли Тюдора отнесло ветром на Корнуоллское побережье в сторону Милфорд-Хейвена, и теперь он шел пешком через Уэльс, собирая людей под свои знамена. Ричард со своим войском, тоже пополняя его по дороге, двинулся ему навстречу из Ноттингема. Страна опять была охвачена войной, исход которой мог быть любым.

Мы с Брэмптоном встретились вдали от нашего дома на берегу реки, где заросли ивняка скрывали нас от взоров всех тех, кто проходил или проезжал мимо. Наши лошади дружелюбно пощипывали травку, а мы стояли рядом, глядя, как в чистой воде играет форель. Я была права, выбрав столь укромное место: сэр Эдвард, крупный темноволосый мужчина весьма впечатляющей наружности и в богатых одеждах, не мог не вызывать ненужного любопытства. Он, кстати, всегда был моим любимцем. А мой покойный муж Эдуард стал его крестным отцом, оплатив его крещение и выход из иудейской веры. Брэмптон очень любил Эдуарда, был безгранично ему предан, и я могла доверить этому человеку не только собственную жизнь, но и сына, который был мне дороже жизни. Именно сэру Эдварду я поручила командование тем судном, на котором от меня когда-то увезли во Фландрию моего Ричарда, и теперь я тоже полностью полагалась на Брэмптона, рассчитывая, что он благополучно доставит моего мальчика обратно.

— Снова у нас наступили тревожные времена, — сказал сэр Эдвард, учтиво мне кланяясь.

— Но эти времена, по-моему, могут принести удачу мне и моей семье, — отозвалась я.

— Я всецело к вашим услугам, — заверил Брэмптон. — Все в стране настолько заняты очередным призывом в армию, что я, наверное, мог бы сделать для вас что угодно и никто бы этого даже не заметил.

— Верно, — улыбнулась я. — И я не забыла, как хорошо вы уже послужили мне, когда на своем судне перевезли во Фландрию одного маленького мальчика.

— Что я могу сделать для вас на этот раз?

— Вы можете снова отправиться во Фландрию, в город Турне, — пояснила я. — Там, у моста Святого Иоанна, есть один человек — он следит за затвором шлюза. Его зовут Жан Уорбек.

Брэмптон кивнул, запоминая это имя.

— И что мне там предстоит? — очень тихо спросил он.

С огромным трудом я заставила себя проговорить вслух то, что так долго хранила как великую тайну.

— Вам предстоит найти там моего сына, — сообщила я. — Моего сына Ричарда. Вы отыщете его и привезете ко мне.

Сэр Эдвард посмотрел на меня, и его карие глаза радостно вспыхнули, осветив мрачноватое лицо.

— Неужели он может без опаски вернуться? Неужели он будет восстановлен в правах и по закону займет трон своего отца? — Вопросы из Брэмптона так и сыпались. — Неужели вам удалось договориться с королем Ричардом и сын Эдуарда в свой черед станет королем?

— Да, если будет на то воля Божья, — твердо ответила я.

Мелюзина, та женщина, что так и не смогла забыть свою родную стихию, оставила с мужем рожденных ею сыновей, взяла дочерей и вместе с ними уплыла прочь. А сыновья ее выросли и стали мужчинами, могущественными правителями христианского мира — герцогами Бургундскими. Дочери же унаследовали дар своей матери к предвидению, а также знания о многих вещах, неведомых обычным людям. Мелюзина больше никогда не видела своего мужа, но никогда не переставала тосковать о нем; и в свой последний час он услышал, как Мелюзина поет для него, и понял то, что она знала всегда: не имеет значения, что жена — наполовину рыба, а муж — всего лишь простой смертный. Если любовь их достаточно крепка, то ничто — ни силы природы, ни даже сама смерть — не сможет разлучить их любящие души.