Сьюзен Зонтаг - Любовница вулкана

Готов ли его превосходительство вытащить еще одну карту?

Почему бы и нет, — подумал Кавалер, — следующая карта уж точно не может относиться к моей семье. — И выбрал карту.

Ах…

Что?

Энергичный… приятный… носитель новых идей и возможностей… артистичный и утонченный… часто скучает, нуждается в постоянной стимуляции… человек строгих принципов, но легко увлекающийся… Это Рыцарь Кубков!

Эфросинья какое-то мгновение изучает карту. Мой господин, это человек, способный на большое двуличие.

Она смотрит на Кавалера.

Его превосходительство узнал человека, которого я описала, я вижу по лицу. Они в близком родстве. Это не сын. Не брат. Может быть…

Дайте посмотреть, — говорит Кавалер.

На карте изображен Чарльз — молодой человек на коне, с непокрытой головой, с длинными, рассыпанными по плечам волосами, в простой тунике и коротком плаще. Вазу или чашу он держит перед собой в руках, точно протягивая ее кому-то. Кавалер вернул карту Эфросинье.

Не представляю, кто это может быть, — сказал он.

Она ответила загадочным взглядом. Не желает ли его превосходительство попробовать еще раз? Вы не верите Эфросинье. А карты не лгут. Смотрите, сейчас я их хорошенько перемешаю.

Еще одна карта, еще один молодой человек.

Но это поразительно! — вскричала Эфросинья. — Никогда за все время, что я гадаю по картам, никто не вынимал четыре связанные между собой карты подряд.

На сей раз молодой человек идет по дороге, внимательно глядя в сосуд, который несет в левой руке и поддерживает ладонью правой. Чаша прикрыта полой плаща будто для того, чтобы спрятать содержимое. Молодой человек одет в короткую тунику, открывающую бедра и выпуклость гениталий.

Паж Кубков, — сурово изрекла гадалка, — поэтический юноша, склонный к… размышлениям и ученым занятиям… большой ценитель прекрасного, но, кажется… не обладающий достаточными способностями, чтобы самому заниматься искусством… еще какой-то младший родственник… точно не вижу, но, по-моему, он является другом вашей жены… которая вскоре…

Кавалер нетерпеливо отмахнулся. Покажите что-нибудь еще, — сказал он. — Меня интересуют все ваши трюки.

Еще одну карту, мой господин.

Только одну. Демонстративно вздохнув, он протянул руку за картой, последней.

Ах, вот это для меня! — воскликнула Эфросинья. — Но также и для вас. Какая удача!

Надеюсь, не очередной представитель семейства Ваз.

Она, улыбаясь, покачала головой и показала карту.

Не узнает ли его превосходительство этого светловолосого юношу с кожаным мешком цвета индиго через плечо и сачком для бабочек?

Кавалер молчит.

Его превосходительство не видит, как юноша оступается и падает в пропасть?

Пропасть?

Но это не страшно, — продолжает она, — ведь он бессмертен.

Ничего не понимаю! Кто это такой?

Дурак.

Что еще за дурак? — кричит Кавалер, вспыхнув. Из угла выходит одноглазый мальчишка.

Мой сын.

Снова у Эфросиньи.

Она сказала, что может ввести его в транс, хоть и не уверена, что ему это понравится. Его превосходительство желает видеть только то, что и так видит.

Ее приходится уговаривать. Но вот все свечи, кроме жертвенной, загашены. Юный Пумо принес напиток. Кавалер откинулся на спинку кресла.

Я ничего не вижу, — сказал он.

Закройте глаза, мой господин.

Он поплыл куда-то. Позволил апатии, кроющейся под его энергией, взять верх. Раскрыл, как разводной мост, свои убеждения, чтобы пропустить огромный корабль ясновидения.

Откройте глаза…

Комната исчезла. В напитке, должно быть, содержался опиум — Кавалер видит себя в громадном подземелье, или гроте, или пещере. Повсюду сияют картины. Стены молочно-белые, как тот стеклянный ларчик, который гадалка доставала во время его первого визита, как жирные руки короля. На стене танцует толпа.

Вы видите свою мать? — спрашивает голос Эфросиньи. — Люди всегда видят своих матерей.

Разумеется, нет, — отвечает Кавалер и протирает глаза.

Видите ли вы вулкан?

Он начинает слышать отдаленное шипение, рокот. Почти неслышный звук — и почти недвижные перемещения танцующих.

Звук и рисунок меланхолии.

Я вижу огонь, — говорит Кавалер.

Он хотел бы видеть огонь. А на самом деле видит черную, обрушившуюся вершину, о которой как-то говорила гадалка. Гора, похороненная под своими же обломками. Он видит ее всего мгновение и скоро забудет об этом — об ужасном будущем. Залив без рыбы, без купающихся детей, вершина горы, лишенная привычного плюмажа, — одинокая куча пепла.

Что же случилось с моим прекрасным миром? — вскричал Кавалер и взмахнул рукой в направлении свечи, словно желая зажечь ее вновь.

Маркиз де Сад назвал Италию — он посетил ее в 1776 году и встречался с Кавалером, который в то время готовился отбыть в очередной отпуск, — «самой красивой страной мира, населенной самыми отсталыми в мире людьми». Счастлив тот, кто много странствует: приехал и уехал, полный впечатлений, и те постепенно превращаются в суждения, а со временем — в ностальгию. Но каждая страна по-своему мила, как мил и каждый народ. В каждом фрагменте, в каждой частичке сущего есть что-то милое!

Через четыре года после первого отпуска Кавалер и Катерина вновь приехали в Англию и вновь пробыли там около года. Незначительность занимаемого Кавалером поста становилась все более очевидной — английских министров куда больше интересовало восстание в американских колониях и соперничество с Францией, — но его вклад в науку и в дело развития общественного вкуса ценились как никогда. Кавалер стал символом — таким же, как звезда и красная лента ордена Бани, в которых он позировал перед сэром Джошуа Рейнолдсом. На портрете он узнаваем безошибочно — благодаря эмблемам главных своих увлечений. Кавалер сидит у открытого окна на фоне увенчанной белой дымкой вершины Везувия, а на колене изящной, обтянутой белым чулком ноги покоится раскрытая книга, посвященная его коллекции ваз.

Порой на ассамблее, в театре, или на аукционе рядом с Чарльзом Кавалер вдруг вспоминал о вулкане. Он гадал: в каком состоянии сейчас, в этот самый миг, пребывает раздражительный Везувий? Кавалер явственно чувствовал жар на щеке, вибрацию под ногами, биение сердца в сонной артерии после трудного восхождения, потаенную пульсацию под внешней поверхностью лавы. Перед глазами вставала обрамленная валунами картина залива, изогнутые очертания города. Тем временем гости спокойно продолжали беседовать. Непостижимо, что он — здесь, а гора — там. Находясь в Англии, нельзя уразуметь суть Везувия. Конечно, и здесь случаются катаклизмы (исключительно холодная зима, лед на Темзе), но нет такого возвышающегося над миром самодержца — царя всех катастроф.