Джоанна Линдсей - Дикарь и простушка

К счастью для Офелии, родители еще не успели войти в холл и не слышали ее спесивых речей, иначе она, вполне вероятно, получила бы строгий выговор. Судя по взгляду дворецкого, маркизу предстояло услышать о дерзком поведении гостьи. Офелия от души на это надеялась. Ей не нужно было нравиться маркизу. И не важно, кто разорвет эту помолвку, он или его внук! Главное — поскорее покончить с этим неприятным обязательством.

Сабрина втайне благословляла судьбу за то, что после того как маркиз выкинет их из своего роскошного дома, им не придется далеко ехать. Их дом находится рядом с маленьким городком Оксбоу, всего в получасе езды отсюда, так что можно будет выехать и ночью. Интересно, намерен ли лорд Невилл потакать своей будущей названой внучке?

Не подозревая о появлении лондонских гостей, Дункан с дедом сидели наверху и впервые в жизни смотрели в глаза друг другу. Дункан хотел подождать Невилла в гостиной, пока тот проснется, поскольку камердинер отказался будить хозяина раньше обычного. Дункану пришлось промаяться почти два часа, прежде чем старик открыл глаза и соизволил встать.

Но всему бывает конец, и вскоре камердинер пулей вылетел из спальни, красный от стыда: очевидно, маркиз как следует отчитал его за отказ повиноваться молодому господину. Правда, Дункан не жалел о проволочке: у него осталось достаточно времени, чтобы изучить гостиную Невилла. В ней было множество занятных вещиц, с которыми у того, очевидно, были связаны драгоценные воспоминания.

Странные африканские маски на стене свидетельствовали о том, что Невилл когда-то посетил этот континент или по крайней мере хотел это сделать. Другой угол был заполнен шедеврами китайского искусства. На каминной доске теснились египетские безделушки. Невилл любил путешествовать либо был собирателем редкостей.

Обстановка, однако, была выдержана в том же французском стиле, что и в остальных комнатах. Письменный стол отличался таким изяществом, что Дункан боялся к нему подойти, опасаясь, что, стоит надавить на столешницу, его ножки подломятся. На столе стояло два небольших портрета. На одном была изображена мать Дункана в молодости, на другом — ребенок с ярко-рыжими волосами. Присмотревшись ко второй миниатюре, Дункан замер. Это вполне мог быть он сам, хотя… хотя не понятно, когда его успели нарисовать. Правда, заметно, что мальчик не позировал… значит, вероятнее всего он просто играл в саду, не обращая внимания на окружающих. Кроме того, волосы Дункана в детстве действительно были огненными и только с годами потемнели. Впрочем, особого сходства с собой, если не считать цвета волос, Дункан не заметил, но тут мог быть виноват не слишком искусный художник. Несмотря на все попытки убедить себя в том, что это портрет какого-то неизвестного малыша, в глубине души Дункан чувствовал, что его первое впечатление было верным.

Не понятно только, зачем Невиллу понадобилось заказывать его изображение, ведь он ни разу не попытался увидеться с Дунканом или хотя бы послать ему письмо. Он переписывался исключительно с Арчи, а не с единственным внуком, что, по мнению Дункана, лучше всяких слов говорило об отношении маркиза к нему. Дункан в представлении Невилла — просто вещь, обещанная и переданная по назначению, и дед ничем не выделяет его из ряда других ценных предметов. Дорогая собственность, но совершенно ни к чему испытывать к ней какие-то чувства.

Услышав шаги, Дункан обернулся и замер, увидев деда, стоявшего в дверях. Тот, в свою очередь, не мог отвести взгляда от внука. Оба молчали, сраженные первым впечатлением. Каждый ожидал увидеть нечто совершенно иное.

Невилл с его гривой серебряных волос, остриженных по последней моде, совсем не походил на несчастного жалкого старика. Время оказалось к нему благосклонно. И хотя понятно было, что Теккерей далеко не молод, на лице его почти не было морщин, а глаза оставались ясными. Белая эспаньолка придавала ему вид лощеного европейца, и это впечатление усиливала худоба, которая в его годы граничила с хрупкостью. Зато держался он гордо, прямо и ничуть не походил на человека, лежавшего на смертном одре, как намекал сэр Генри. Ни в коем случае. Очевидно, Невилл пребывал в превосходном здравии.

— Ты выше… чем я ожидал, — едва выговорил он.

— А вы… далеко не так стары… как я ожидал, — в тон ему откликнулся Дункан. — И далеко не такой дряхлый.

Первые фразы словно прорвали барьер отчуждения. Невилл бодро вошел в комнату. Он едва слышно вздохнул, с трудом опускаясь в кресло, стоявшее за маленьким письменным столом. Дункан, не найдя стула, который, по его мнению, не рассыпался бы под его тяжестью, встал перед камином, но быстро понял, что зря сделал это: в комнате становилось невыносимо жарко, а здесь, возле камина, было просто нечем дышать. Поэтому Дункан перешел к окну и попытался его открыть.

— Пожалуйста, не надо, — попросил Невилл и в ответ на вопросительный взгляд внука смущенно добавил:

— Доктор предупреждал, что мне вредны сквозняки. Боюсь, мои легкие не выдержат очередного воспаления. К сожалению, именно поэтому мне приходится жить в такой духоте.

— Значит, вы были больны?

— Всю прошлую зиму провел в постели. Но на этот раз, похоже, все обошлось.

Дункан кивнул. Тон Невилла был спокоен, можно сказать, деловит. Он явно не рассчитывал вызвать у внука жалость, а лишь объяснял, почему в комнате так сильно натоплено. Дункан решил остаться у окна, где было немного прохладнее, хотя так и не пришел в себя после того, как едва не поджарился у камина. Почувствовав, как по лицу и шее ползут струйки пота, он сбросил камзол.

— Судя по всему, рост ты унаследовал от отца… вместе с волосами, — заметил Невилл, пристально наблюдая за внуком.

— Зато, говорят, у меня ваши глаза.

— Не смог бы ты… подойти ближе, чтобы я увидел это сам.

Неприкрытая мольба в голосе деда выбила Дункана из колеи.

— Значит, зрение у вас уже не то, — пробормотал он, неловко поежившись.

— Мне прописали очки, — неохотно признался Невилл, — но я все время их теряю.

В эту минуту он был удивительно похож на Арчи, и Дункан немного успокоился. Но чтобы не расслабляться, он напомнил себе, что этот старик, пусть и родной дед, все же не пожелал увидеть внука прежде и ничем не заслужил его любви. Лучше им по-прежнему оставаться чужими.

Тем не менее Дункан все же шагнул вперед, к письменному столу. Пришлось стоически терпеть изучающий взгляд Невилла, хотя Дункану все больше становилось не по себе. Ему хотелось повернуться и уйти, но он призвал на помощь всю силу воли. В конце концов, настоящий мужчина никогда не отступает.

— Элизабет гордилась бы тобой, если бы дожила до этого дня.