Джоанна Линдсей - Грозовая любовь

Хэнку никогда не забыть vaqueros, с которыми он вырос. Их убили только за то, что они не хотели служить в армии, их жен и дочерей изнасиловали. А его бабушка умерла от сердечного приступа, увидев, как был убит ее сын, отец Хэнка, попытавшийся преградить дорогу бандитам.

Хэнку удалось остаться в живых, хотя потом он не раз сожалел об этом. После ужаса увиденного он пришел в себя только оказавшись в армии, куда его забрали под угрозой расстрела. А еще Хэнку объяснили, что с землей ему придется расстаться: революция нуждается в деньгах.

Все это делалось «во имя революции», черт бы ее побрал. Но что Хэнк мог поделать? Даже публично обвинить убийцу Хуареса он не мог. И он затаился, в глубине души лелея мечту вернуть то, что ему принадлежало.

Мечта вернуть потерянное родовое имение помогала Хэнку выдержать те полтора года, которые ему пришлось сражаться на стороне либералов.

Лишь двое из его семьи остались в живых — при нападении банды они были в другом месте. Его дедушка, дон Викториано, забрал сестру Хэнка Доротею в Испанию, где жила одна из ветвей рода — семья Вега. Она написала Хэнку, что дедушка тяжело болен, что врачи уже не надеются на его выздоровление. Хэнк взбунтовался, требуя разрешения поехать к деду. За это его засадили в тюрьму и продержали там почти два года. Пока он сидел в грязной и вонючей дыре, дедушка умер, а дом его был продан…

Никто не знал его настоящего имени. Энрико Антонио де Вега и Чавес перестал существовать. Хэнком его называли gringos, сидевшие с ним в тюрьме.

Наконец ему удалось сбежать из тюрьмы. Он покинул Мексику. Это был единственный способ избежать службы в «революционной армии». Хэнк работал в Техасе, пока не накопил денег на поездку в Испанию. Там он узнал, что Доротея вышла замуж за англичанина и уехала с ним. Хэнк добрался до Англии. Сестра встретила его с искренней радостью, но вскоре он остро ощутил свою ненужность: Доротея была поглощена заботами о своей новой семье. К тому же спокойно жить мешала всепоглощающая страсть — вернуть родовое имение. Для этого нужны были деньги, много денег.

Вернувшись в Штаты в 1864 году, он пытался побольше зарабатывать, но это было практически невозможно, даже с его хорошим образованием. Он все чаще приходил в отчаяние. В один из таких дней ему и встретился промышлявший грабежом Пэтрик Макклюр.

Оказавшись по сути вне закона, Хэнк не стал отъявленным негодяем и грабил только тех, кто, по его мнению, не лишался после этого всего состояния. Он не трогал, как Пэтрик со своими людьми, шахтеров Среднего Запада, потому что понимал, сколь скуден и труден их заработок. Других денег у них просто не было. Хэнк обходил стороной банки, в которых наивные люди держали свои последние сбережения. Его добычей становились почтовые кареты, разъезжавшие по Техасу. Как правило, пассажиры не брали в дорогу всех денег, и это обстоятельство утешало Хэнка, который мог и вернуть награбленное, если жертве удавалось убедить его, что эти деньги — последние.

Привлекательной его профессию назвать было трудно, но стабильный доход она приносила. Конечно, с одной кареты заработок не был большим, тем более, что приходилось делиться с компаньонами. Но через пять лет он накопил достаточно, чтобы вернуться в Мексику и выкупить родовое имение. Ему уже следовало быть там, с горечью подумал Хэнк. Вместо этого ему пришлось проскакать сотни миль, чтобы догнать Пэта. Оставалось только молиться, чтобы Макклюр не истратил все деньги. За такую помощь Хэнк просто убьет его.

Перекинувшись несколькими словами с портье, Хэнк понял, что пристанища придется поискать в другом месте. Остававшихся десяти долларов не хватило бы и на одну ночь в этом слишком много воображавшем о себе отеле. Он отправился искать отель или меблированные комнаты подешевле.

Хэнк уже забыл, когда в последний раз он принимал ванну. Одежда его давно потеряла первоначальный цвет, покрывшись толстым слоем пыли. За последние месяцы он оброс черной бородой, а волосы опускались на несколько дюймов ниже плеч. Словом, выглядел он настоящим бродягой.

Хэнк проехал мимо парикмахерской, постаравшись запомнить ее расположение, миновал ресторан, киоск, торговавший мороженым, и уперся в вывеску:

«Меблированные комнаты Ходжа». Клочок бумаги, приколотый к вывеске, извещал о наличии свободных мест. Он снял комнату за доллар в день, уплатив только за сутки, потому что не собирался оставаться здесь надолго. Отказавшись от предложения мистера Ходжа проводить его, Хэнк только спросил дорогу и, перекинув через плечо седельные сумки, отправился искать свою комнату.

Заведение Ходжа представляло собой двухэтажный дом. Комната Хэнка располагалась на самом верху в конце большого холла. Проходя через холл, Хэнк увидел на полу совсем свежие кровавые следы. Рядом из открытой комнаты донеслись голоса. Кровавые следы обрывались у самого порога двери. Хэнк подошел поближе — голоса стали отчетливее.

— Хорошо, что ваш новый дом, док, не достроен и удалось застать вас здесь. Никуда больше я бы не смог добраться.

— Чепуха, — послышался бодрый ответ. — Вы потеряли много крови, но все не так уж плохо. А теперь лежите спокойно.

— Какого черта вы пытаетесь успокоить меня? Я умираю.

— Вы не умираете, — раздался твердый голос.

— Если бы вы чувствовали то же, что и я, — пробормотал приглушенный голос. — Я весь изранен.

— Вот это не вызывает сомнений.

Хэнк приблизился к открытой двери и осторожно заглянул внутрь. На длинном узком столе был распростерт тот самый молодой мужчина, в которого стреляла рыжая красавица у входа в отель. Пожилой коротышка с ножом в руках стоял у его ног. Они не заметили Хэнка. Забыв об усталости, он наблюдал, как доктор разрезал брюки на раненом и стал его осматривать.

— Отродясь не видел ничего подобного. Кто же так изрешетил вас, Том?

— Говорю же, этот парень наскочил на меня на Черри-Крик, — ответил раздраженно Том. — Не спрашивайте, зачем он это сделал, я не знаю. Он только стрелял и стрелял, а я не смог вовремя свернуть с дороги. Наверное, сумасшедший.

Доктор покачал головой, по-видимому, не поверив ни единому слову. Хэнк едва удержался от смеха. Он понял, что Тому не хочется признаваться, как все было, и это вызывало симпатию.

— Раны на ногах просто приводят меня в недоумение, — рассудительно продолжал доктор. — Они так близки к… ну, к тому самому месту.

— Знаю, что близко, — огрызнулся Том и покраснел.

— Мне только одно не понятно. Стояли бы вы с плотно сжатыми ногами и единственная пуля зацепила их — это одно, но выстрелов было два, а раны совершенно одинаковые и каждая в дюйме от внутренней поверхности бедра. Вы что, изображали мишень для стрельбы, Том?