Джоанна Линдсей - Хранящая сердце

Шанель с удивлением посмотрела на мать.

— О чем ты говоришь?

— О смелости, с которой ты не соглашаешься со своим другом жизни — и довольно часто, насколько я слышала. О смелости, с которой ты треснула эту сандерианскую ведьму по ее…

— Брок рассказал тебе об этом?

— Нет, это сделала Марта. Она гордится тобой.

— Марта, — повторила Шанель, нахмурившись. — Ты хочешь сказать, что Марта была там? Но тогда она… Марта! — взорвалась Шанель. — Ты, незаконнорожденная металлическая…

— Успокойся, детка. Марта ничего не могла сделать, кроме как дать событиям развиваться естественным путем. Как я понимаю, по дороге домой ты на это не жаловалась.

— Это другое дело.

— Нет, именно то же самое. Марта обычно знает, что для тебя лучше всего, даже если ты в этот момент считаешь по-другому. К своему стыду, я сама убедилась в этом за прошедшие годы. Она позволила твоему отцу потребовать меня, так как знала, что он именно тот, кто мне нужен, хотя и могла предотвратить это. Она позволила Фалону найти тебя — потому что еще до того, как ты поняла, что твоим страхам можно противостоять, она уже знала это.

— Так я была права? — промурлыкала Марта с пояса Тедры.

— О, замолчи.

А вечером фембай Шанель вошел в зал, и воины вскочили на ноги, обнажив мечи. Шанель пришлось сразу предупредить, что он ручной и не имеет ничего общего с дикими фембаями. Древан был в восторге и с детской непосредственностью первым подошел к животному, чтобы поиграть с ним, чем, не осознавая этого, заслужил уважение немалого числа воинов.

— Он любит, чтобы ему чесали за ушами, — сказала Шанель, присоединяясь к нему.

Древан посмотрел на нее и быстро отвел взгляд.

— Я… я думал, что ты теперь не станешь со мной разговаривать.

— С чего ты это взял? — с удивлением спросила Шанель.

У Древана был несчастный вид.

— Когда я увидел, что ты собираешься драться с моей матерью, я позвал твоего друга жизни. Я видел, как она сражается, а как ты — не знал и боялся, что она тебя тяжело ранит.

— Все в порядке, Древан, я понимаю тебя.

— Не все в порядке. Твои крики могли слышать все. Краска залила лицо Шанель.

— Ну, я этому не удивляюсь, — попыталась она пошутить. — У тебя, вероятно, была очень удобная позиция. — Но у мальчика все равно был убитый вид. Шанель вздохнула: — Правда, все в порядке, Древан. Я не должна была допустить, чтобы твоя мать вывела меня из себя. И Фалон просто хотел гарантировать, чтобы в следующий раз я дважды подумала. Тогда я это не оценила, а сейчас считаю, что он поступил правильно. И я больше не сержусь на него, так почему же я должна сердиться на тебя?

— Правда?

— Чистейшая. — Она усмехнулась. Он улыбнулся ей в ответ.

— Тогда я должен сказать тебе, что моя мать… В общем, она с тех пор странно на меня смотрит, как будто видит впервые.

— Так оно и есть. Ведь Аурелет действительно не знает тебя, Древан. Но, может быть, она запомнила что-то из сказанного мною. А ты хотел бы, чтобы она тебя узнала? — осторожно спросила Шанель.

Он покачал головой.

— Если у нее нет ко мне интереса, я не смогу ее заставить.

— Теперь он может появиться. Но ты прав. То, что заставляют делать силой, немногого стоит. — Шанель поморщилась. — Это возвращает меня в исходную точку — гадать, что можно было бы потребовать с нее за потерю вызова. Наверно, я ограничусь извинениями и покончу с этим.

— Ты гораздо великодушнее, чем я была бы на твоем месте, — сказала Аурелет, подходя к ним сзади. Шанель обернулась.

— Ну, я не знаю. Для некоторых извиниться — почти невозможная вещь.

— Это верно, но тем не менее я пришла принести извинения. Твоя мать заверила меня, что ты могла меня серьезно ранить мечом или без меча. Она также сказала, что «вытрет мною пол», если я когда-нибудь буду плохо отзываться об одной из вас. Я не понимаю, что это значит, тем более что такой необходимости нет. Я способна учиться на своих ошибках.

— Да?

Аурелет посмотрела на Древана.

— Да. Я хотела бы сказать пару слов моему сыну, если ты не возражаешь.

— Конечно.

Отходя в сторону, Шанель заметила удивление Древана при слове «сын», произнесенном этой женщиной. Она не стала гадать, что может получиться, если Аурелет отнесется к Древану как к личности, не связывая его с человеком, который много лет назад причинил ей горе. Возможно, ничего, но кто знает? Дети охотнее прощают, чем взрослые.

Было уже поздно, когда Шанель вышла из ванны и пришла в спальню. Фалон ждал ее. Он был уже в постели и разглядывал Шанель при бледном свете гаальских камней. Она была одета в пижаму из мягкого коррильского шелка. Фалон вопросительно поднял брови, поскольку раньше Шанель всегда приходила в постель обнаженной.

— Ты собираешься спать в этом, Шанель?

— Да.

— Я думаю, что это не получится, — сказал Фалон. — Но ты можешь попробовать, — добавил он с усмешкой.

— Я как раз собираюсь это сделать, воин, — огрызнулась она, услышав знакомую фразу. Он вздохнул.

— Так ты все еще сердишься на меня? Если хочешь, я не стану к тебе прикасаться.

— Я этого не хочу, — раздраженно сказала она. — И когда входила сюда, то не сердилась на тебя, но ты явно должен быть осторожнее.

Шанель подошла к постели и одним движением плеч сбросила с себя пижамную рубашку. Затем она попыталась снять нижнюю часть пижамы, но под столь внимательным взглядом голубых глаз это не получилось у нее быстро. Шанель услышала тяжелое дыхание Фалона и почувствовала, как ее перекатили на живот.

— Теперь я понимаю, что ты просто хотела избавить меня от необходимости видеть результаты моей работы.

В голосе Фалона слышалось столько отвращения к самому себе, что Шанель поспешила его ободрить.

— Это не так плохо, как… — Она замолчала, так как Фалон поднял ее на руки и понес прочь из комнаты. — Куда ты меня несешь?

Фалон не отвечал, и Шанель не стала больше спрашивать, полностью доверившись ему. Через некоторое время она обнаружила, что он вошел в какую-то комнату, и, обернувшись, увидела стоявший там медитекс.

— Я не понимаю, Фалон.

Он наклонился и, не говоря ни слова, нежно поцеловал ее, прежде чем закрыть крышку медитекса. Через минуту, когда крышка открылась сама по себе, последние следы наказания исчезли. Фалон поднял Шанель и понес обратно. Очень довольная своим воином, она обняла руками его шею.

— Как я догадываюсь, ты изменил свое мнение, да? — сказала Шанель, улыбаясь ему.

— Воин хотел бы, чтобы кожа его подруги жизни не была такой нежной.

Он вздохнул так, как если бы она специально сделала такой свою кожу, чтобы только досадить ему. Шанель засмеялась и стиснула его шею чуточку сильнее.

— Это действительно было не так страшно, — сказала она. — К вечеру я уже перестала вздрагивать от боли, когда садилась.