Джоанна Линдсей - Принцесса

С тех пор как Таня принялась хозяйничать в таверне, она не раз усмиряла пыл не в меру разошедшихся мужчин. Поначалу, когда она встревала между дерущимися, ей тоже изрядно доставалось. Потом завсегдатаи таверны попривыкли к ее грозному виду. Таня не очень с ними деликатничала, могла наподдать как следует, накричать. Она даже нарочно гримировалась под эдакую грубую деваху, что особенно выделялось на фоне двух смазливых девиц — Эйджи и Эйприл. Таня нередко обслуживала посетителей, заменяя официанток, но с ней никто себе не позволял никаких вольностей. Одета она тоже была под стать своему образу — старая, некогда черная, длинная юбка и серая необъятных размеров блуза, одна из рубашек Доббса, перехваченная на талии потертым поясом, за который был заткнут большой кинжал для устрашения драчунов и нахалов. Когда Таня, подбоченясь и держась рукой за рукоятку кинжала, приближалась к дерущимся мужикам, у них сразу пропадал весь запал. Интересно, что все верили: эта хмурая девица может пырнуть ножом какого-нибудь чересчур буйного забияку. Но у Тани это оружие было только для вящего страха посетителей. А еще, на случай более серьезный, у нее был спрятан в правом ботинке маленький нож, острый как бритва. Вот так, вооруженная, можно сказать, до зубов, Таня каждый вечер сновала по таверне, работая не покладая рук и присматривая за порядком.

Она вспомнила вчерашнюю драку: ей пришлось поработать кулаками, расталкивая любителей понаблюдать за «бойцами». Но потом даже не потребовалось и слова сказать. Сын фермера, завсегдатай таверны, которому хорошо был известен крутой нрав нынешней хозяйки, извинился, искоса поглядывая на кинжал в ее руке, потом прошел к своему столику и покорно сел. Моряк, его соперник, так удивился подобному смирению, что у него пропала охота драться, и Джерри спокойненько выпроводил его за дверь.

Но несмотря на то что все обошлось, Таня не могла долго прийти в себя. Все эти пьяные потасовки выбивали ее из колеи, беспокойство, которое она испытывала, до тех пор пока не водворяла надлежащий порядок среди посетителей, изматывало ее до такой степени, что она едва могла добрести до постели. Насилие в любом его проявлении вызывало у нее отвращение, скорее всего потому, что ей всю жизнь приходилось мириться с жестокостью хозяина. Теперь ей пришлось выступать в не подходящей для себя роли — применять силу по отношению к другим. Но это было необходимостью: справиться с агрессивно настроенными мужчинами по-другому невозможно. Таня слишком хорошо это усвоила, особенно за последние несколько месяцев.

Было еще одно обстоятельство, которое заставляло ее принять облик грозной и невзрачной хозяйки: посетители «Сераля» любили грубовато позаигрывать с девушками из таверны. Таня так хорошо замаскировала свою привлекательную внешность, что ее почти перестали задевать. Но иногда какой-нибудь ухарь, изрядно наклюкавшись, умудрялся ущипнуть или шлепнуть ее. Просто, кроме юбки, его мутные глаза уже ничего не могли заметить. Таня давала ему подзатыльник или звонкую оплеуху. Это мигом приводило незадачливого ухажера в чувство, он ошарашенно моргал глазами под хохот и подначки дружков — мол, не с той бабой связался, дурак! Таня с пьяными справлялась довольно легко всегда.

Совсем другое дело, когда в кладовке или во дворе ее поджидал слегка подвыпивший мужик, который прекрасно знал, какова Таня на самом деле, и искал удобного случая потискать ее и, если повезет, переспать с ней. Тане приходилось отбиваться изо всех сил, пару раз она избавлялась от наглеца, не на шутку угрожая ножом.

А ведь когда Доббс был в полном здравии, никто к ней близко не подходил. Он не позволял ее пальцем тронуть, и это единственное, за что Таня была благодарна хозяину. Когда-то он избил до полусмерти своего друга, который попробовал поцеловать ее. Впрочем, Доббс и не собирался защищать честь своей служанки, просто он терпеть не мог всякие шашни и тем более похотливость. Если Эйджи и Эйприл хотели позабавиться с посетителями, им приходилось подыскивать для этого другое место, например в конюшне. Обе девчонки частенько там уединялись с ухажерами тайком от Доббса. Конечно, его отношение к любовным утехам посторонних было ненормальным. Но как-то раз Айрис призналась, что он уже давно не в состоянии исполнять супружеские обязанности. Поэтому он так выходил из себя, когда узнавал, что у других с этим делом все в порядке.

Тут Таня очнулась от своих долгих размышлений и снова в который раз оглядела таверну. Пора приступать к уборке, ведь еще нужно приготовить обед и ужин, сбегать заказать свечи, а это не ближний свет.

Ближе к вечеру, когда уже пришло время открываться, прибежал младший брат Эйприл и сказал, что его сестричка подвернула ногу, не сможет выступать сегодня и вообще не придет. Это значило, что «Сераль» остался без своего коронного номера, и, судя по всему, не на один вечер. Таня всплеснула руками и без сил опустилась на стул. От таких забот голова пошла кругом.

— Что мы, черт возьми, делаем здесь, Штефан? — возмущенно спросил друга Лазарь, оглядев таверну.

В помещении было многолюдно, и посетители вели себя довольно буйно, они стучали кружками и шумно требовали начала представления.

— Уж лучше было остаться в гостинице и подождать там Андора, — продолжал Лазарь. — Там хоть чисто и уютно.

— Можно подумать, ты никогда не бывал в подобных заведениях! — отозвался Штефан, усмехнувшись.

— Но ты посмотри на них! Они же все вооружены до зубов!

— Ты явно преувеличиваешь, друг мой. Но все же мне, так же как и Василию, интересно посмотреть, чем тут дело кончится. Надо же хоть взглянуть на это представление, из-за которого тут такая шумиха.

— Господи, — пробормотал Лазарь. — Если вы оба хотите попасть в какую-нибудь переделку, то тут самое место для этого.

Штефан удивился.

— С чего это ты взял?

— Не нравится мне эта шумиха. Пахнет большой дракой, вот что. Эти пьянчуги только ищут повода зацепить кого-нибудь, а самая подходящая мишень — незнакомцы, приезжие, как мы. А ты заведешься с полоборота, я тебя знаю. Особенно если учесть твое скверное расположение духа после всех плохих новостей, которые мы узнали Штефан не стал обижаться на прямоту друга — он чувствовал, что тот прав.

— Уверяю тебя, что я не буду ни во что ввязываться, — пообещал он больше себе самому, чем Лазарю.

— Не надо ничего обещать! — Слушай, отвяжись. Ты меня сейчас заводишь больше, чем кто-либо другой. Мы согласились составить Василию компанию и пойти с ним развлечься, вместо того чтобы томиться в гостинице в ожидании.

— И что тут Василию понадобилось? — вздохнул Лазарь.

В это время тот, о котором шел разговор, ходил от стола к столу, запросто беседуя с посетителями таверны. Такое непринужденное поведение сердило Лазаря.