Виктория Холт - Единственная любовь королевы

— Настоящий маленький принц, — согласилась с ней вторая.

Альберинхен стоял надувшись. Ему хотелось быть не этим нелепым Купидоном, а находчивым принцем Альбертом. Ему хотелось не танцевать с глупыми девчонками, а прятаться под кроватью, сражаться, пронзительно кричать, когда коварный Кунц придет за ним. Однако наступил его черед.

Все ждали. Музыка продолжала играть. Маленькая девочка улыбаясь стояла перед ним. Но он уже ненавидел ее. Он ненавидел всех этих девчонок, а потому стоял не двигаясь с места и опустив глаза.

— Альберт, — обратилась к нему бабушка Закс-Кобургская. Но он словно не слышал.

К нему подошла мама.

— Альберинхен, родной, твоя очередь танцевать.

Да не будет он танцевать! Танцы ему ненавистны.

Он заплакал, вначале тихонько, но, увидев всеобщее смятение, завопил что есть мочи, его пронзительный крик заглушил музыку. Лицо его стало красным. Домашние всегда пугались, видя его в таком раздражении, и он знал, что они готовы на все, только бы его утихомирить.

По знаку одной из бабушек к нему подбежала няня. Она схватила его в охапку и поспешно унесла из зала.

В комнате, где они жили вместе с Эрнестом, он замолчал. Он еще раз добился слезами своего.

Но это еще был не конец.

В комнату вошла бабушка Закс-Кобургская. Он взглянул на нее исподлобья, вызывающе.

— Альберт, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой.

Она назвала его полным именем — верный признак того, что им очень недовольны.

Его глаза наполнились слезами.

— Твое поведение в бальном зале было весьма далеким от того, что я вправе ожидать от принца из рода Кобургов, — заговорила бабушка.

— Я не хотел танцевать, — ответил мальчик.

— А как же девочка, твоя партнерша? Она-то хотела танцевать.

— Зато я не хотел.

— Да, но из-за тебя не смогла танцевать и она. По-твоему, это хорошо?

— Я устаю от танцев, — жалобно сказал он.

— Как! Ты, принц… устаешь от одного танца с маленькой девочкой?

— Я не люблю танцевать. Это глупо.

— А как же общительность? Тебе придется ей учиться.

Он задумался. Неужели эта самая общительность столь же увлекательна, как и рассказы о его предках?

— Ты вырастешь и в один прекрасный день женишься. Тогда ты не сможешь плакать. Согласен? Интересно, что сказал бы дядя Леопольд, будь он сегодня в бальном зале. Наконец-то на лице ребенка появилось раскаяние. Все же было в Леопольде что-то особенное. Прошло три года с тех пор, как Альберт впервые увидел его, однако какое же он успел произвести на мальчика впечатление, если он до сих пор помнит его и дорожит его мнением! Впрочем, вполне возможно, что имя и образ Леопольда сохранялись в памяти малыша лишь благодаря постоянным ссылкам на этого богоподобного дядю.

— Надеюсь, ты не думаешь, что нашим разговором все закончится? Это была позорная сцена, Альберт, и ты еще не раз вспомнишь о ней.

Он готов был снова расплакаться, но бабушка вышла из комнаты. Альберт притих. Что толку орать там, где тебя никто не слышит!

Перед герцогом Эрнестом, сидевшем у себя в кабинете, стоял его младший сын. Он не сводил глаз с длинной тонкой трости, которую герцог держал в руке.

— Мне стыдно за тебя, Альберт, — говорил герцог. — Ты оскорбил дам. Мне рассказали о твоем поведении в бальном зале. Твоя партнерша по танцу маленькая девочка знатного рода уже подошла к тебе, а ты мало того, что отказался с ней танцевать, так еще и завопил как зарезанный. Тебя пришлось буквально вытащить из зала. Подобное поведение совершенно нетерпимо при моем дворе.

Альберт по-прежнему не мог оторвать взгляда от отцовской трости.

— Поэтому я собираюсь наказать тебя, — продолжал герцог. — Сейчас ты познакомишься с этой тростью, и это знакомство, вероятно, запомнится тебе надолго. Разве так должны вести себя принцы? Можешь вопить сколько твоей душе угодно: Эрнест отправился на прогулку, твоя мать тоже тебя не услышит, что же касается бабушек, они обе согласны со мной: без наказания не обойтись. Так что, Альберт, прими наказание как мужчина и заруби себе на носу: если еще когда-нибудь ты вздумаешь вести себя подобным образом, моя трость не будет знать пощады.

Отец положил руку на его плечо.

— Нет! — пронзительно закричал Альберт.

— Да, — холодно ответил герцог.

Альберт отозвался оглушительным криком.

— Ты что, бросаешь мне вызов? — вскричал герцог.

Альберт закричал еще громче. Лицо у него стало совсем красным, он уже хватал ртом воздух. Герцог уже занес над ним трость, но пронзительные крики остановили его.

Он заколебался: ребенок может причинить себе вред. Герцогу приходилось слышать, что Альберт может пронзительно кричать, но он и представления не имел, каков этот крик на самом деле.

Этот крик действовал герцогу на нервы. С одной стороны, он должен был немедленно пресечь его, в то же время вид этого маленького личика, налившегося кровью и начинавшего уже багроветь, пугал его — ведь если он пустит в ход трость, эти ужасные крики станут еще громче, и малыш может получить какое-нибудь телесное повреждение.

— Сейчас же прекрати, Альберт, — приказал он.

Альберт продолжал вопить.

Герцог уже не мог выносить этот вопль — от него, казалось, вот-вот лопнут перепонки. А мальчик вдруг забился в кашле.

Герцог отложил трость. Альберт, говорили ему, хрупкий ребенок. Потому-то он не любит танцевать. Танцы скорей всего утомляют его. Но почему он не перестает кашлять?

— Если ты пообещаешь мне вести себя лучше, я не стану тебя бить, — сказал герцог.

Мальчик немного успокоился.

— Ну что ж, — продолжал герцог, — мы, кажется, пришли к соглашению.

Так оно и было. Альберт понял, что его крик столь же эффективно действует на отца, как и на остальных взрослых. Помог и кашель. И Альберт принялся кашлять снова, но при этом к кашлю его примешивался какой-то странный хрип.

Отец отвел его в детскую, куда не замедлили явиться и обе бабушки. Тем временем обнаружили, что Эрнест, вернувшись с прогулки, тоже кашляет.

Братья заразились коклюшем.

Обоим оставаться в детской, решили бабушки. Все, что только могли найти для их развлечения, принесли туда. Уроков было теперь не так много, зато много книжек с картинками, но больше других Альберт разглядывал ту из них, в которой говорилось о похищении двух саксонских принцев.

Он не возражал против того, что их держат в детской, поскольку вместе с ним был Эрнест: они могли играть, бороться, без конца расспрашивать о том, чем их будут угощать, когда они выздоровеют.

— Почему мама не приходит нас проведать? — спрашивал Альберт.

Эрнест не знал, а бабушки, когда их об этом спросили, завели разговор о чем-то другом.

Молодая герцогиня была заточена в собственной комнате. Она была напугана. Все стало известно. За ней шпионили. Ее видели с любовником, знали, что она заходила к нему.