Виктория Холт - Рожденная для славы

Несколько лет назад Мавр раскрыл заговор, корни которого тянулись в Париж. Эта интрига была куда серьезней, чем неудавшийся заговор Ридольфи. В комплоте участвовали папа римский, Филипп II, французские Гизы, вожди английской католической партии, в том числе и мерзкий иезуит Парсон, автор нашумевшего «Зеленого плаща».

Отлично налаженная шпионская машина Уолсингэма раскрыла заговор, и в руки к Мавру попал некий дворянин-католик, которого звали Фрэнсис Тромортон. Преступника посадили в Тауэр, вздернули на дыбу, и под пыткой он признался Уолсингэму, что герцоги Лотарингские намеревались вторгнуться в Англию и усадить свою родственницу Марию на престол.

Мария участвовала в этой затее, писала заговорщикам, получала от них ответные письма. Уолсингэм требовал, чтобы я отдала Марию под суд за государственную измену. Доказать ее вину было проще простого, а наказание за подобное преступление одно — смертная казнь.

И все же я не нашла в себе сил пойти на это. Тромортон был казнен, а Мария вышла сухой из воды.

Я отлично понимала возмущение Уолсингэма. Он хотел поставить меня в такое положение, чтобы я волей-неволей была вынуждена принять столь нелюбезное моему сердцу решение.

Я часто думала о Марии, пыталась представить, как она выглядит в сорок четыре года. Мне часто сообщали о том, что она нездорова. Прожив столько лет в холодных, продуваемых сквозняками замках, она страдала жестокими ревматическими болями. В отличие от меня у Марии не было многочисленных фрейлин и камеристок, которые следили бы за ее кожей и волосами. Вряд ли ей удалось сохранить свою легендарную красоту, которую в прежние годы с таким упоением воспевали поэты.

Но женскую притягательность Мария каким-то чудом все же сохранила. Пока она жила у лорда и леди Шрусбери, супруги постоянно ссорились из-за нее между собой. Бесс Хардвик, которая, надо сказать, вообще обожала поскандалить, обвинила Марию и своего мужа в прелюбодеянии, лорд Шрусбери упорно это отрицал, и я ему верила, поскольку отлично знала, что этот господин на супружескую измену не способен. В конце концов лорд и леди Шрусбери развелись, но, по-моему, произошло это не столько из-за Марии Стюарт, сколько из-за имущественных споров. Лорд Шрусбери был несказанно счастлив, избавившись разом и от жены, и от венценосной пленницы. В письме испанскому послу (а надо сказать, что Уолсингэм взял за обычай вскрывать всю дипломатическую переписку) достойный лорд писал, что с огромным удовольствием распрощался с «обеими дьяволицами». Мне кажется, что страстные любовники о предмете своего обожания в таких словах не пишут.

В какой бы замок Марию ни перевозили, там непременно начинались какие-то романтические интриги. После лорда Шрусбери я приставила к королеве Шотландской сэра Ральфа Сэйдлера. Этому дворянину было уже за семьдесят, и он слыл человеком угрюмым и неприветливым. Я со злорадством представляла себе, как сорокачетырехлетняя Мария, измученная ревматизмом, будет пробовать свои чары на этом старике.

О событиях, которые разворачивались вокруг Марии, я узнала во всех подробностях лишь впоследствии. Впрочем, я могла бы догадаться, что после дела Тромортона мой Мавр не оставит королеву Шотландскую в покое. Ради моей безопасности и блага страны он вознамерился во что бы то ни стало отправить Марию на эшафот, и на сей раз решил сам «помочь» заговорщикам, чтобы дело в последний момент не сорвалось.

У Уолсингэма работал очень ловкий агент, которого звали Джилберт Гиффорд. Он как нельзя лучше подходил для этого задания, поскольку вырос в католической семье, в юности учился на священника, что впоследствии помогло ему втереться в доверие к своим собратьям по вере.

Уолсингэм поручил Гиффорду войти в контакт с Томасом Морганом, уэльсским католиком, замешанным в заговоре Ридольфи. По какой-то причине Моргану удалось тогда уйти от наказания, покинуть страну, и он поселился в Париже, где состоял на службе у архиепископа Глазго, полномочного представителя Марии Стюарт при французском дворе. Оттуда Морган писал Марии шифрованные письма, а ее послания отправлял в Рим или рассылал английским католикам.

Когда Уолсингэм доложил мне о деятельности Томаса Моргана, я решила, что этого человека следует арестовать и перевезти в Англию, хотя сделать это, конечно, будет непросто.

Вскоре стало известно, что контакт с Морганом поддерживает Уильям Парри, католик и депутат парламента от графства Кент. Этот человек всегда отстаивал веротерпимость, что само по себе было мне симпатично.

Когда Парламент принял закон, направленный против иезуитов, католических семинарий и религиозных диссидентов, Уильям Парри произнес громогласную речь, в которой назвал билль «злодеянием, равноценным государственной измене, а также чреватым опасностью и страшными бедами для английского народа».

Парламент был потрясен подобной дерзостью, и Уильяма Парри арестовали. Однако я приказала выпустить его на свободу, потому что всегда считала, что людей не стоит преследовать по религиозным убеждениям — во всяком случае, до тех пор, пока эти люди не нарушают законов. Я же была уверена, что Парри злоумышленником не является.

И вот, всего через полтора месяца после освобождения Парри, Уолсингэм доложил мне, что этот человек замышляет убить меня, когда я буду кататься в парке. Злодея арестовали и предали казни, но перед смертью он признался, что в подготовке покушения участвовал и Томас Морган. На основании этого признания я потребовала у французов, чтобы Моргана выдали моим представителям. Французы отказались, но из уважения к английской королеве посадили его в Бастилию. Однако содержали его там не слишком строго — Моргану даже разрешалось принимать посетителей. Это обстоятельство натолкнуло Уолсингэма на плодотворную идею, и несколько дней спустя с дружеским визитом к Моргану явился наш агент Гиффорд. Уолсингэм сказал мне, что, поскольку заполучить Моргана нам не удалось, надо попытаться использовать его иным образом.

Агентам Мавра удалось перехватить несколько писем, которыми обменивались Морган и Мария Стюарт. Итак, французы посадили Моргана в тюрьму лишь для видимости; очевидно, они считали, что этот человек еще может им пригодиться. Гиффорд, пользовавшийся у католиков полным доверием, взял на себя роль гонца между Марией и Морганом. Ловушка была расставлена очень ловко, и Морган легко в нее попался.

Свое дело Уолсингэм знал превосходно. Перед каждой встречей Гиффорд получал от него подробнейший инструктаж, что помогало ему блестяще справляться с ролью. Вернувшись в Англию, наш агент связался с организацией тайных католиков, гостил у них, выведывал секреты и немедленно передавал их Уолсингэму.