Виктория Холт - Рожденная для славы

Вскоре Блант неожиданно вернулся в Англию. Эссекс сообщил, что у его отчима пошатнулось здоровье. Не знаю, что сие должно было означать — то ли Блант и в самом деле захворал, то ли Эссекс хотел продемонстрировать мне, что раскаивается в своеволии. Муж волчицы меня нисколько не интересовал. Пусть живет где хочет, лишь бы не занимал государственных постов, с которыми ему не справиться.

Дальше — больше. Графа Саутгемптона Роберт сделал генералом от кавалерии, хотя не мог не понимать, что я буду против этого назначения. Какая наглость — доверять столь ответственный пост человеку, находящемуся у королевы в немилости! Начальником конницы следовало назначить лорда Грея, который превосходил Саутгемптона и опытом, и военным талантом. А теперь Грей попадал под начало к человеку, люто его ненавидевшему и когда-то вызвавшему на дуэль. Но тут вмешалась я и написала лорду-наместнику письмо, запретив производить Саутгемптона в генералы.

Эссекс ответил, что уже поздно — назначение произведено и приказ отменить невозможно. А между тем мне доносили, что генерал Саутгемптон не слишком скучает по Элизабет Вернон и находит утешение в обществе красивых офицеров. Один из них, молодой капитан Пирс Эдмондс, даже поселился у него в шатре. Саутгемптон публично обнимал его и, как докладывал мой лазутчик, даже устраивал с ним непристойные игрища.

Я пришла в ужас и немедленно повелела Эссексу лишить Саутгемптона звания. Моя воля была изложена столь недвусмысленно, что даже Роберт не посмел ослушаться.

Довольно скоро стало очевидно, что назначение Эссекса было серьезной ошибкой.

Он игнорировал инструкции, регулярно направляемые ему Советом, поступал по-своему и наломал немало дров. В боях его войска неизменно терпели поражение. Эссекс оправдывался, ссылаясь то на эпидемию, то на ненастье. Зачем же, спрашивается, тогда ввязываться в бой? Что за нелепица — начинать кампанию в преддверии зимы? Прочему не в июле, не в августе? Однако фортуна отказывалась сопутствовать наместнику в любое время года.

Явился гонец с известием, что Эссекс вступил в переговоры с Хью О'Нилом, графом Тайроном, предводителем ирландцев. Обе армии сошлись у местечка Арди, что в графстве Лаут, но Эссекс не осмелился атаковать противника, ибо войско мятежников многократно превосходило его силы. Начались переговоры. А ведь Эссекс должен был знать, что Тайрон не придает значения обещаниям и готов нарушить их в первый же удобный момент. Да и как смел мой наместник вступать в сношения с врагом, не получив на то санкции королевы?

Я пришла в ярость. Эссекс был совершенно ни на что не годен. Поговаривали, что он приносит больше пользы ирландцам, чем англичанам, а это уже пахло государственной изменой.

29 сентября, в Михайлов день, двор находился в Нонсаче. Утром я поднялась с постели, села к туалетному столику, и фрейлины начали готовить меня к выходу.

Я еще не вполне проснулась и рассеянно смотрела на себя в зеркало, позевывая. Спутанные волосы, уже совсем седые, свисали космами. Внезапно дверь опочивальни распахнулись, и я увидела мужчину в дорожном костюме, заляпанном грязью. В первый миг я решила, что это убийца, но затем узнала незваного гостя.

— Эссекс!

— Ваше величество!

Безумец бросился к моим ногам и принялся целовать руку.

Он бросил Ирландию, бросил армию, поспешил ко мне, ибо ему стало известно, что на него здесь клевещут. Он скакал верхом всю ночь и позволил себе ворваться без приглашения, потому что не мог более оставаться в разлуке с прекрасной и милостивой королевой ни одной минуты.

Это я-то прекрасная? Шестидесятипятилетняя старуха, ненакрашенная, с растрепанными седыми лохмами!

Раз Эссекс так заговорил, значит, дела в Ирландии совсем плохи, поняла я. Роберт сильно испуган.

Но тут я сообразила, в каком виде он меня застал, и забыла о государственных проблемах. Ни один мужчина еще не видел меня неодетой, неубранной — если не считать того давнего случая, когда я стояла у окна. Но тогда я была гораздо моложе.

Я хотела только одного — чтобы Эссекс поскорее убрался. Он не должен видеть меня такой, ведь прежде я показывалась ему не иначе как ослепительной богиней в пышном рыжем парике и усыпанном драгоценными каменьями наряде. Эссекс опустил глаза и не смотрел на меня. Даже у него хватило мозгов понять, что я сейчас испытываю.

Очень ласковым тоном — лишь бы побыстрее от него отделаться — я сказала, что приму его позже, и тогда он сможет все подробно мне рассказать.

Он удалился, а я, вся трепеща от потрясения, схватила зеркальце и принялась себя разглядывать. Зрелище было поистине ужасным. Землистая кожа, жидкие растрепанные седины. На меня смотрела изможденная старуха. Что ж, таковой я и являюсь на самом деле.

Как смел Эссекс ворваться ко мне без предупреждения! Неужто думал, что ему и это сойдет с рук!

Но нет, подобные проступки не прощают.

В тот день я уделила утреннему туалету особое внимание и вышла в аудиенц-залу, вся сияя золотом и самоцветами. Щеки мои окрасились взволнованным румянцем, глаза лихорадочно блестели. Я была преисполнена гневом на того, кто посмел застать меня врасплох. Ни одному мужчине не показывалась я в таком виде! Не будет наглецу прощения! Теперь всякий раз, глядя на него, я буду видеть себя его глазами: жалкая, безобразная старуха…

Эссекс ждал моего появления. Лицо его светилось радостным нетерпением. Господь всемогущий, подумала я, этот человек уверен, что может вертеть мною как пожелает, что я его раба. Для него я не монархиня, он почитает себя выше королевы.

Погодите же, милорд Эссекс, я преподам вам урок, который вы не забудете никогда.

Он преклонил предо мной колени, и я протянула ему руку для поцелуя. Эссекс бросил на меня снизу вверх страстный взгляд, но я смотрела поверх его головы.

— О прекраснейшая из королев…

Я холодно прервала его:

— Встаньте, милорд.

— Я явился, чтобы рассказать вам очень многое, — скороговоркой начал он, но я вновь не дала ему договорить:

— Расскажете все на Совете.

Эссекс опешил, его лицо залилось краской. Кажется, он не поверил собственным ушам.

Я отвернулась к Роберту Сесилу и завязала с ним беседу. Эссекс уязвленно отошел в сторону. Присутствующие наблюдали за этой сценой во все глаза. Они-то думали, что я окажу своему любимцу самый сердечный прием, прощу ему все прегрешения и вновь осыплю милостями. Однако придворные еще не знали о том, что произошло утром. Эссекс сам подписал себе приговор. Отныне, видя его, я против собственной воли должна буду вспоминать то, что предпочла бы забыть.

Совет допросил графа Эссекса, и протокол заседания был передан мне. Я сказала, что ответы наместника неудовлетворительны. Прочие министры были того же мнения.