Виктория Холт - Рожденная для славы

Наша беседа становилась все более сердечной, но я время от времени поглядывала на зловещую портьеру. Ее край чуть отогнулся, и я, не веря собственным глазам, заметила краешек черного бархатного камзола. Филипп! С другой стороны, кто еще мог скрываться в личных покоях королевы? Сам Филипп Испанский подглядывал за сестрой своей жены!

Меня по-прежнему бдительно охраняли, но я уже участвовала во всех балах, а на пирах сидела на положенном мне почетном месте. Меня представили Филиппу, и он держался со мной весьма учтиво. Муж Мэри и в самом деле был далеко не красавец. Ресницы у него были такие же белесые, как у меня, но жиденькие и короткие. Несмотря на молодость, волосы Филиппа начинали редеть, а кожа имела нездоровый землистый оттенок, однако высокий лоб и острый, внимательный взгляд свидетельствовали, что этот человек отличается незаурядным умом. Невыигрышная внешность более чем компенсировалась величественной осанкой и изысканными манерами.

Несколько раз я ловила на себе его оценивающий взгляд, и в такие мгновения мне вспоминалась колышущаяся портьера. Я всегда любила разговаривать с умными людьми, и беседы с Филиппом доставляли мне наслаждение, но я все время помнила, что человек этот очень опасен и что я играю с огнем.

Вернуться ко двору, вновь оказаться в центре внимания всех этих важных господ было необычайно приятно. Каждый день был то бал, то турнир — во дворце отмечали не только Рождество, но и королевскую свадьбу. Мне сшили прекрасные наряды, и я всю неделю наслаждалась жизнью, впервые за долгое время чувствуя себя не узницей, а принцессой.

Я очень соскучилась по Кэт, о которой не имела никаких известий. Кто-то сказал мне, что Роберта Дадли наконец освободили, и я с нетерпением ждала, когда он появится при дворе. Однако надеждам было не суждено сбыться. Пусть Роберта выпустили из Тауэра, но опалу с него не сняли, ведь он был сыном человека, который хотел отобрать у Мэри трон. Я так и не узнала, куда отправился Роберт — то ли в армию, то ли к себе в Норфлок, где его ждала семья. Счастье Роберта, что он несколько лет назад женился — иначе мужем Джейн Грей стал бы не Гилфорд, а он.

Я понемногу забывала о меланхолии. Нарядившись в великолепное платье из белого атласа, усыпанное жемчужинами, я любовалась собой перед зеркалом и не могла поверить, что еще несколько недель назад мне угрожал эшафот. Пребывание в Хэмптон-корте лишний раз напомнило, как дорого я ценю радости жизни, как люблю свою страну, свой народ, как много значит для меня надежда на мое великое будущее.

И все же, несмотря на праздничную суету, я не забывала об угрожавшей опасности. Королеве нездоровилось. Удастся ли ей разрешиться от бремени? Я вновь и вновь задавала себе этот вопрос, и не я одна. Полагаю, будущее Мэри занимало Филиппа не меньше, чем меня. Уж не потому ли он поглядывал в мою сторону с таким интересом? Иногда мне приходила в голову мысль, что Испанец не прочь жениться на мне, если моей сестре суждена ранняя смерть… Но ведь я, с его точки зрения, еретичка. Впрочем, это грех простительный, если речь идет о троне. Испанец, похоже, не сомневался, что сможет управлять женщиной не хуже, чем страной.

Но только не мной, думала я. И все же мне льстило, что Филипп проявляет такой интерес к моей персоне. Сравнение было явно не в пользу Мэри. Она сильно постарела, вид нее был прежалкий — Мэри влюбленно смотрела на своего супруга и ходила за ним, как собачонка.

Должно быть, Филипп сравнивал мою свежесть с уродливостью своей жены, мою энергичность с ее вялостью, мою дерзость с ее безоглядной преданностью. Я научилась неплохо разбираться в людях и уже многое знала о Филиппе Испанском.

Были минуты, когда он сбрасывал маску величавой надменности, и тогда я не сомневалась, что он может быть и другим, что король не чужд некоторых слабостей. Как-то раз фрейлины, хихикая, рассказывали, что Филипп добивался сердечной склонности некой Магдален Дакр, придворной дамы ее величества. Муж моей сестры якобы подглядывал в окно, когда Магдален переодевалась, а потом, не утерпев, попытался перелезть через подоконник. Увидев руку, просунутую меж оконных створок, Магдален захлопнула окно, и Испанец едва успел выдернуть пальцы. Тем самым Магдален дала понять Испанцу, что высоко чтит свою нравственность и не собирается делать исключений даже для особ королевской крови.

Это была девушка неописуемой красоты, и Филипп, должно быть, надеялся, что соблазнить ее будет нетрудно, ведь он — король. Однако надежды его не осуществились. В пользу Филиппа следует сказать, что после перенесенного унижения он не пытался мстить целомудренной даме, а наоборот, стал относиться к ней с подчеркнутым почтением, давая понять, что высоко ценит добродетель.

Мэри никогда не отличалась привлекательностью, а теперь, когда ее так раздуло, и вовсе стала непригодна для любовных игр. Общеизвестно, что государи не привыкли ограничивать себя в удовольствиях, и вскоре стали поговаривать, что его величество частенько заглядывает в некоторые весьма сомнительные заведения и отдает предпочтение девицам из простонародья. Впрочем, возможно, все это было неправдой. Тем не менее народ сочинил песенку, в которой был и такой куплет:

Но Мэри, слава Богу, пребывала в счастливом неведении и, похоже, полностью доверяла своему супругу. На турнирах она усаживала по одну руку от себя Филиппа, по другую меня, а тот буквально не спускал с меня глаз.

Вскоре стало ясно, что испанский посол утратил былое влияние при дворе. Свою миссию он выполнил — устроил брак королевы с наследником испанским, и в дальнейшем от него требовалось лишь следить, чтобы политика английского двора не противоречила интересам Карла V и Филиппа. Однако не следовало забывать о французском посланнике де Ноайе. Этот господин должен был добыть английскую корону для Марии Шотландской. Теперь он стал для меня куда опаснее, чем посол испанский.

Со всех сторон меня окружали заговоры и интриги. Но я наслаждалась этой жизнью после томительных месяцев, проведенных в тюрьме.

Шли зимние месяцы. Чрево королевы увеличивалось, все ждали с нетерпением, когда же Мэри наконец разрешится от бремени. Я знала, что, если родится здоровый мальчик или здоровая девочка, моим надеждам конец. Пол ребенка значения не имел — лишь бы младенец отличался крепким здоровьем. Тогда Англия будет надолго привязана к папскому престолу и на нашу несчастную страну обрушатся религиозные гонения, столь распространенные в странах, где чистотой веры ведает католическая инквизиция.

Я надеялась в глубине души, что младенец не выживет, хотя, конечно, никому в этом не признавалась.