Виктория Холт - Рожденная для славы

С трудом открыв глаза, я немало удивилась — вокруг моего ложа собрался весь Тайный Совет. Неужели настал мой последний час?

В первый миг я подумала о Роберте Дадли. Что станется с ним теперь? Больше всего на свете он хотел править страной, и, надо сказать, он обладал для этого всеми необходимыми качествами.

— Милорды, — сказала я, — час моей кончины близок. Поэтому, очевидно, вы и собрались здесь.

Они молчали, и я поняла, что не ошиблась.

— Прошу вас назначить лорда Роберта Дадли протектором королевства. Такова моя воля… Обойдитесь милостиво с моим кузеном лордом Хансдоном, который служил мне верой и правдой… Я знаю, обо мне распускали слухи, но клянусь перед Господом: я люблю и всегда любила лорда Роберта Дадли, и все же меж нами никогда не было греха…

Мои слова растрогали членов Совета, и они пообещали, что выполнят все мои желания.

Я поблагодарила их и смежила веки.

Но лорд Хансдон по-прежнему верил в своего лекаря, которого я изгнала с таким позором. Мой кузен снова послал за этим эскулапом, чтобы он вернулся и спас меня.

Буркот, уроженец Германии, ответил, что и близко не подойдет к королевскому дворцу.

— Она оскорбила меня! — кричал доктор. — Назвала шарлатаном! Если бы ее величество прислушалась к моему совету, я мог бы ее спасти, а теперь пускай обходится без меня!

Посланец лорда Хансдона, влекомый то ли любовью ко мне, то ли страхом перед своим господином (последнее более вероятно), вытащил шпагу и велел доктору Буркоту надевать сапоги, плащ и отправляться в путь — иначе лекарю несдобровать.

На доктора Буркота эти решительные слова произвели глубокое впечатление. Он послушно надел сапоги, плащ и поспешил во дворец.

Должно быть, к этому времени я уже приближалась к порогу смерти. Буркот пробурчал, что его позвали слишком поздно, но, возможно, шанс еще есть.

— Нужно выгнать язвы наружу, — сказал он.

Его метода была поистине уникальной. Лекарь велел, чтобы возле камина расстелили матрас, меня обернули в ярко-алую материю и положили на это жесткое ложе. Лекарь дал мне выпить какой-то сладкий напиток — столько, сколько в меня влезет. Почти сразу же на руках и ногах появились красные пятна.

— Что это? — в ужасе воскликнула я.

— Я же говорил вашему величеству, что у вас оспа. Вы назвали меня шарлатаном, а теперь можете убедиться сами.

— Оспа! Лучше уж умереть.

— Какая чушь! — пожал плечами доктор, видимо, не испытывавший ни малейшего почтения к моей короне. — Лучше выгнать ее наружу, чем держать внутри — это верная смерть.

Я была сама не своя от горя и думала только о том, что теперь мое лицо будет навеки обезображено. Что поделаешь — я была земной, суетной женщиной, мне хотелось слыть не только великой монархиней, но и просто красивой женщиной.

В тот же день мне стало лучше. Жар спал, бред прекратился, но зато все тело покрылось воспаленными язвами.

Мэри Сидней объявила, что будет находиться возле моего ложа днем и ночью, будет следить, чтобы я не расчесывала зудящие раны. Если проявить терпение, следов на коже остаться не должно.

Я всегда сохраню в душе признательность этой женщине, хотя, конечно, был у нее и свой расчет — Мэри надеялась укрепить положение своей семьи, помочь брату. Моя Кэт дежурить возле моей постели уже не могла — она заметно сдала, постарела. Общество Мэри было мне особенно приятно, потому что она своим присутствием все время напоминала о Роберте. Мэри кормила меня, мыла, не спускала глаз, и за дни болезни я успела полюбить ее всей душой. Вскоре язвы начали понемногу сходить, но я решила, что не покажусь придворным, пока следы болезни окончательно не исчезнут.

Однажды утром я проснулась и увидела, что Мэри рядом нет. Произошло то, чего и следовало ожидать — Мэри заразилась оспой.

Кожа моя заживала быстро — должно быть, помогло крепкое здоровье. В отличие от многих придворных, включая и Роберта, я никогда не переедала, всегда содержала тело в чистоте, очевидно, это меня спасло. Несколько дней я провела перед зеркалом, не веря своему счастью. На коже ни единой язвочки, ни пятнышка! Гладкость и белизна полностью восстановились.

Всем этим я была обязана непривлекательному доктору Буркоту. Если бы не прогнала его в самом начале, моя болезнь не была бы такой тяжелой. В знак благодарности я подарила лекарю земельные угодья, а также золотые шпоры, принадлежавшие моему деду Генриху VII. Врач пробурчал слова признательности, но, по-моему, самой большой наградой для него было то, что я благополучно поправилась.

Душа моя преисполнилась радости и любви, я хотела всех награждать и миловать, но той, кому я была особенно благодарна, мои награды были уже ни к чему.

Никогда не забуду день, когда Мэри Сидни, едва вставшая с ложа болезни, пришла меня навестить. Лицо ее было закрыто темной вуалью. Она опустилась на колени, и сердце мое сжалось от страха.

— Ах, Мэри… — прошептала я.

Она откинула вуаль, и я увидела изрытое оспой лицо. От потрясения слова застряли у меня в горле. Мэри пожертвовала ради меня своим хорошеньким личиком.

— О, Мэри, Мэри! — всхлипнула я, и мы обе расплакались.

— Я сделаю для тебя все, что в моих силах, — пообещала я.

— Мне теперь ничего не нужно, — горько ответила она.

— А что говорит твой муж Генри?

— Он говорит, что между нами все останется по-прежнему… Но я видела выражение его лица. Ему страшно даже смотреть в мою сторону.

— Мэри, милая Мэри, ты всегда будешь рядом со мной.

Она снова покачала головой:

— Нет, я хочу только одного: чтобы меня никто не видел.

— Хорошо. Я отведу тебе апартаменты прямо здесь, во дворце. Будешь принимать лишь тех, кого пожелаешь. А я стану навещать тебя ежедневно. Мы будем разговаривать обо всем на свете… Мэри, дорогая, я никогда не забуду, что ты для меня сделала.

Мы крепко обнялись, но я знала, что утешить Мэри невозможно. Она пожертвовала всем ради меня. И еще я с ужасом думала, что со мной едва не случилось то же самое.

После моего выздоровления ко двору вернулась Леттис Ноуллз, недавно разрешившаяся от бремени. Я не забыла то, как она флиртовала с Робертом, но все же была рада возвращению своей любимицы. Леттис всегда отличалась живым, острым умом, а после родов ее яркая красота расцвела еще краше.

Мы частенько болтали с ней о том о сем, и хотя иногда она раздражала меня каким-нибудь чересчур дерзким замечанием, я всегда могла ущипнуть ее или влепить пощечину, тем самым напомнив, кто здесь госпожа.

Мне очень не хватало общества бедной Мэри. Я поселила ее в роскошных апартаментах, но она оттуда почти никогда не выходила. Всякий раз, оказываясь неподалеку, я заглядывала к ней, сообщала последние новости, и мы с приятностью проводили время.