Элоиза Джеймс - Когда герцог вернется

Она не такая, как он себе представлял.

Когда Симеон думал о своей жене — а это происходило довольно часто, — он вспоминал портрет маленькой девочки с милым личиком. На портрете девочка была разодета в пух и прах, словно она какая-нибудь принцесса времен Возрождения. Разумеется, именно поэтому отец устроил всю эту историю со свадьбой. Дель Фино были богаты, как Крез, и его отец мечтал прибрать к рукам ее приданое, а потому ему и в голову не пришло, что его собственный сын к моменту подписания брачных документов был еще совсем мальчишкой.

Симеон в ту пору находился в Индии, ему было всего восемнадцать, и он с готовностью согласился на брак по доверенности. Он только что начал заниматься с Валамксепой и наотрез отказался ехать домой для того лишь, чтобы увидеть, как его отец расписывается за получение приданого невесты, которой он никогда в жизни не видел. Следующие три года Симеон провел в суровом одиночестве, обучаясь мужественности и выносливости — иными словами, постигая золотую середину. Он научился создавать вокруг себя оазис спокойствия, независимо от того, что происходило слева или справа от него.

И вот теперь он вернулся в Англию, где все так сложно и запутанно. Одного взгляда на Исидору было довольно для того, чтобы он забыл о девочке-невесте с милым личиком.

Она действительно походила на принцессу времен Ренессанса. Или на королеву, царицу — вроде Клеопатры.

Исидора оказалась самой чувственной женщиной из всех, кого он видел в жизни, а он повидал их немало — например, в гареме султана Иллы.

Но если бы Исидора надела прозрачное платье и пару браслетов, любимая жена султана вмиг оказалась бы в тени. Она была обольстительна с этими ее сочными, как вишня, губами и таким соблазнительным телом, при виде которого взвыл бы даже евнух. Не этого он ждал от жены.

По правде говоря, она не такова, какой он хотел видеть свою жену.

Многолетние путешествия по Востоку научили его многому в отношении мужчин и женщин, но все его заключения вели в одном направлении: мужчине куда проще, если его жена покорна.

Однако каким-то образом, даже не осознавая этого, он представлял себе Исидору именно такой. Робкой, милой, прикрывающейся вуалью. Само собой, ему предлагали женщин — да и женщины предлагали себя — много раз в его жизни. Но еще ни разу они не оказывались настолько соблазнительными, чтобы он забыл уроки Валамксепы. «Страсть, — то и дело повторял Симеон про себя, — это сердце множества зол». Правда, он был вынужден признаться, что о зле в данном случае лучше забыть, если, конечно, не считать его врожденного смущения. Да, он сказал Исидоре о том, что это его моральное решение, однако обманывать себя самого Симеон не собирался.

Ему нравится быть здоровым. Очень здоровым. При этом достаточно провести на Востоке один-единственный день, чтобы узнать, как выглядит лицо сифилитика с провалившимся носом. А ведь он не раз слышал еще и шутку о том, что у больных сифилисом отваливается мужское достоинство.

Симеон быстро решил, что плотские удовольствия того не стоят. Все женщины, которых ему предлагали, были из гаремов. Женщины, которые предлагали ему себя сами, регулярно развлекали мужчин в постели, и этих мужчин было очень много. Он мог подождать.

И он ждал.

Постоянно представляя себе свою холодную, покорную жену… такую, от которой придется добиваться поцелуя, которая тихо вскрикнет при виде его тела. Через месяц после того, как Симеон принял решение вернуться в Англию, он пробежал ночью по пустыне много миль, стараясь обуздать свое тело, готовя себя к тому, как бережно и осторожно ему придется обращаться с испуганной женщиной.

Он был полным идиотом!

Его жена переполнена чувственностью. Когда он впервые ее увидел, на ней было платье, обтягивающее ее, как перчатка. Цвета летнего дождя, поблескивающее множеством мелких бриллиантов. Сверкали эти драгоценные камни и в ее волосах, и на ее туфельках. Все в ней говорило: «Я восхитительна. Я дорога. Я — герцогиня». А ее лицо выражало лишь одно желание: «Я не хочу быть девственницей».

Парадная дверь особняка герцога Бомона распахнулась, и лакей спустился вниз по ступенькам. Шаферы Симеона соскочили на землю и теперь окружали карету, напряженные, как оловянные солдатики.

Исидора пригласила его пройти в гостиную. Она была не из тех, кто послушно ожидает в кресле прибытия мужа. На ней было платье, напоминающее мужскую военную униформу. Широкие отвороты лифа прикрывали плечи, сужались к талии, а потом сливались с юбками, которые колоколом падали вниз — по кринолину, подумал Симеон. В последние годы он редко встречал женщин в подобной одежде, и в основном то были жены миссионеров, которые пытались хоть чем-то скрасить свою жизнь, оказавшись вдали от цивилизации.

Но, глядя на Исидору, Симеон внезапно понял, что это модно. Такой фасон наверняка разработан специально для того, чтобы привлечь мужской взгляд к талии. А потом к тому, что находится повыше ее, — к нежным выпуклостям груди, прикрытой лишь тканью платья…

Симеон с усилием отвел от нее взгляд.

Что он делает? Ему же никогда не было дела до женского платья. И уж тем более до тела, которое под этим платьем скрывается. Валамксепа сказал бы, что подобные вещи фривольны.

— Доброе утро, — сказал он, как только дверь за дворецким закрылась.

— Герцог! — ответила Исидора, склоняя голову.

— Даже моя мать не обращалась к отцу так официально, когда они оставались наедине, — заметил Симеон.

— Доброе утро, Козуэй, — промолвила Исидора, встречаясь с ним взглядом. У нее были глаза миндалевидной формы — такие красивые, что сердце подскочило у Симеона в груди.

Через мгновение Симеон почувствовал раздражение.

Не нужна ему такая прекрасная жена, чтобы каждый шакал на много миль вокруг смотрел на нее с вожделением. Неудивительно, что его мать пришла в негодование, узнав, что Исидора собралась на домашнюю вечеринку к лорду Стрейнджу. Да каждая гончая в округе унюхает ее запах!

Может, другой бы на его месте задумался о том, не потеряла ли его жена девственность… Нет! Взор у Исидоры чистый и правдивый. Правда, презрительный, высокомерный… раздраженный… и девственный. Она ждала его. Было в осознании этого что-то такое, от чего по его телу пробежала дрожь.

— Мое имя — Симеон, — сказал он.

— Мы с вами едва знакомы.

Перестав восхищаться ее красотой, Симеон заметил в ней еще кое-что. Его жена сердита.

Долгие годы он сдерживал желания своего тела, но теперь каждая его клеточка повторяла, как барабан: «Она твоя, твоя, твоя… Бери ее!» Все его чувства были на пределе, а интуиция, не подводившая его в самые опасные мгновения, подавала ему сигналы тревоги.