Барбара Картленд - В огне любви

— Для вас, — указала она рукой. — Давайте мне рубашку и штаны, я их выстираю.

Чарльз замялся.

— Эта... перевязь.

Эсме подошла и проворно развязала узел у него за шеей.

Он осторожно вытянул руку, пошевелил пальцами и удовлетворенно кивнул: перевязь больше была не нужна.

— Одежду, — напомнила Эсме.

Чарльз по-прежнему в нерешительности переступал с ноги на ногу. Эсме насмешливо улыбнулась, сняла висевший на крючке плащ и бросила его Чарльзу. Потом отвернулась, подождала, пока он снимет одежду, и свернула ее в узел.

— Отнесу это на ручей, — сказала Эсме, поднимая узел. — Когда вернусь, приготовлю завтрак.

Чарльз опустил руки в прохладную воду. Ему казалось, что в эту минуту он смывает с себя не только горячку, но и сумбур последних нескольких дней.

Он сидел, завернувшись в плащ, и наблюдал в окно, как Эсме развешивает его мокрую одежду на ветках кустов во дворе. Наконец она вошла в дом и положила в тарелки кашу.

— Превосходно, — восхитился он после первых нескольких ложек.

Эсме ничего не сказала. Она ела быстро, не сводя с него глаз, словно боялась, что он сбежит, как только она посмотрит в сторону.

Чарльз чувствовал себя неловко под этим пристальным взглядом.

— Странно есть вместе, — сказал он, — если вы даже не знаете, как меня зовут.

— Я знаю, как вас зовут.

— Знаете? — ложка замерла на полдороге ко рту.

— Вы сами назвали свою фамилию, когда лежали в горячке. Вы — Дэлвертон.

— Ах да. Вспомнил. Я действительно Дэлвертон. Лорд Чарльз Дэлвертон.

— В лесу нет лордов, — быстро ответила Эсме.

Он перевел взгляд на открытую дверь, за которой простирался зеленый безмятежный мир. Вид собственных штанов и рубашки, покачивающихся на ветках, заставил его улыбнуться.

— Вы правы, — сказал он. — Действительно, в лесу лордов нет.

Он отодвинул тарелку и посмотрел на цыганку.

— Вы здесь живете одна, вдали от... своего народа?

По лицу Эсме пробежала тень.

- Да.

Чарльз на секунду задумался.

— И когда вы здесь поселились?

Эсме подняла на него большие черные глаза и стала рассказывать все без утайки:

— Два месяца назад. Я осталась без дома и нашла эту хижину. Здесь никто не жил, все пришло в упадок, поэтому я решила, что могу здесь поселиться. Но, оказалось, еще кое-кто считал эту хижину своим домом. Однажды, вернувшись, я обнаружила здесь женщину, наполовину утратившую разум, ту самую, которую вы напугали, поднявшись с кровати. Она спала, скрючившись в углу. На меня она тогда внимания не обратила, и до сих пор она приходит сюда и уходит, когда ей вздумается.

Чарльз кивнул.

— Что ж, мне повезло, что именно вы были дома. А как я вас нашел?

— Никак. Это я вас нашла.

Он удивился.

— Вы нашли меня? Я думал, что... был ранен во время нападения и кое-как добрался до вашей двери.

— На вас действительно напали, но это было в нескольких милях отсюда. Я охотилась...

«То есть занималась браконьерством», — подумал Чарльз, но вслух говорить ничего не стал.

— ... и услышала крики, — продолжала Эсме. — Я пробралась сквозь заросли посмотреть, что происходит. Четверо или пятеро мужчин в масках избивали вас. Я закричала и бросилась на них с ножом. Они разбежались.

— С ножом? — воскликнул Чарльз.

— Конечно, с ножом. Я с ним хожу на охоту.

— Вы очень смелая, — признался он. — У тех людей были пистолеты.

— Я знала, что они трусы, — презрительно сказала Эсме. — Увидев вас, я подумала, что они забили вас насмерть, но я приложила ухо к вашей груди и услышала, что сердце все еще бьется. Сюда я вас привезла на вашей же лошади.

— На моей лошади? — обрадовался он. — Так моя лошадь у вас?

— Да. Она пасется на поляне неподалеку. Все остальное грабители прихватили с собой, поэтому я сначала понятия не имела, кто вы такой.

Чарльз немного помолчал.

— Я обязан вам жизнью, — наконец сказал он. — Как мне вас отблагодарить?

В глазах Эсме появилось странное выражение.

— Вы вернетесь в семью, и мне этого будет достаточно.

Прежде чем он успел что-то ответить, она встала из-за стола.

— Пойдем, поищем вашего коня. Он будет рад вас увидеть.

— В таком виде? — воскликнул Чарльз, показав на бороду и свой плащ, который все еще был на нем. — Наверное, я похож на монаха!

— Вашему коню все равно, как вы выглядите, — засмеялась Эсме. — А кто еще вас здесь увидит?

Она быстрым шагом направилась к двери, маня Чарльза за собой.

— Идем!

Когда они вышли на поляну, его конь, Фаро, поднял голову от травы и заржал.

— За ним, похоже, прекрасно ухаживали, — удивленно заметил Чарльз.

— Я часто имела дело с лошадьми, — гордо сказала Эсме. — Я жила в цирковой семье.

В глазах Эсме появилась такая тоска, что он сразу понял, как лучше всего ее отблагодарить. Однако ничего пока говорить не стал, спросил лишь, ездила ли она на Фаро. Она призналась, что ездила. То есть «репетировала номер» на нем. Чарльза это заинтересовало.

— Покажите свой номер! — попросил он.

Второй раз просить Эсме не пришлось. Она вскочила на Фаро, который тут же радостно легким галопом поскакал по траве. Одним легким движением она встала на ноги на его блестящей спине и продолжила ехать стоя.

Пока Фаро описывал круг по поляне, Эсме подняла в воздух одну ногу и замерла в изящной позе танцовщицы, балансируя на второй ноге. Потом она скользнула вниз, снова села, схватилась рукой за гриву Фаро и стала съезжать набок, пока не оказалась почти под ним.

— Браво! Браво! — принялся аплодировать Чарльз.

Солнце, ярко освещающее деревья вокруг... гордая стать лошади... грация Эсме... ее темные блестящие волосы, развевающиеся на ветру... птицы в небе... Все это породило в нем такое ощущение свободы, какого до сих пор ему переживать не приходилось.

Чарльз даже подумал о том, что хорошо бы остаться здесь навсегда, где нет ни забот, ни обязанностей, которые тяжким грузом лежат на его плечах. Здесь, рядом с этим вольным ветром, с Эсме. Оставить Ларк-Хауз на управление Говарда (хотя о том, к чему это приведет, лучше не думать). Зачем заботиться о каком-то положении в обществе, если есть все это? Сладкое, захватывающее дух ощущение абсолютной свободы.

Несмотря на то что эти мысли увлекли его всецело, в памяти вдруг возник образ Давины. Какими бы притягательными ни были темные глаза Эсме, они не могли сравниться с фиалковой нежностью тех, других глаз, а смоль волос цыганки не могла стереть воспоминаний о золотых локонах.

Одно он теперь знал наверняка: это лесное приключение научило его кое-чему очень важному. Жизнь, в том числе и счастье, нужно черпать полными пригоршнями.

Если положение в обществе теперь ничего не значит, получается, что и гордость стоит не больше. Он будет добиваться Давины, хотя, кроме сердца, ему практически нечего ей предложить. Он добьется ее и сделает своей.