Александр Дюма - Голубка

«При его жизни я дал бы ему все, чего он мог пожелать, кроме разве того, что во власти одного Бога, а я всего лишь его простой наместник. Скажите, о чем вы просите».

«Монсеньер, я постриглась в монахини».

«Я помню это, поскольку по просьбе вашего отца я противился этому как мог и, вместо того чтобы приблизить ваше пострижение, как вы просили, назначил год отсрочки. Значит, несмотря на отсрочку, вы все же дали обет?»

«К несчастью, монсеньер».

«Да, и теперь вы раскаиваетесь в этом?»

Я предпочла отнести свое раскаяние на счет своего непостоянства, чтобы не оправдывать его своей верностью.

«Монсеньер, — сказала я ему, — мне было всего восемнадцать лет, и я лишилась рассудка, потеряв любимого человека».

Он улыбнулся.

«Да, а теперь вам двадцать четыре года и вы стали рассудительны».

Я восхищалась удивительной памятью этого человека, который помнил, в каком году произошло такое несущественное для него событие, как уход в монастырь незнакомой ему девушки.

Со все еще сложенными руками я ждала.

«А теперь, — продолжал он, — вы хотите нарушить обет, потому что женщина одержала победу над монахиней, мирские воспоминания преследовали вас а вашем убежище, потому что вы предались Богу телом, но душа — не правда ли? — душа осталась на земле. О, слабость человеческая!»

«Монсеньер, я погибну, если вы не сжалитесь надо мной!»

«Но вы выбрали монашество свободно и добровольно».

«Да, да, свободно и по доброй воле, но, повторяю вам, монсеньер, я была безумна».

«А как вы оправдаетесь перед Богом в вашем непостоянстве?»

Мое оправдание хорошо известно Господу, сохранившему Вам жизнь, возлюбленный мой, но сказать этого, не погубив Вас, я не могла. Я промолчала, только новый стон вырвался у меня.

«Вам нечем оправдать себя», — сказал он.

Я заломила руки от боли.

«Ну что ж, значит, это я должен найти вам оправдание, и, быть может, оно будет немного светским».

«О, помогите мне, монсеньер, и я буду благословлять вас до последнего вздоха!»

«Пусть будет по-вашему. Как министр короля Людовика Тринадцатого, я не хочу, чтобы честное и прекрасное имя, которое вы носите, исчезло бесследно. Ваше имя составляет истинную гордость Франции, и оно дорого мне».

Затем, пристально глядя на меня, он спросил:

«Вы полюбили?»

Я склонилась до земли.

«Да, так и есть, — продолжал герцог, — я угадал, вы кого-то полюбили. Тот, кого вы любите, свободен?»

«Да, монсеньер».

«Ему известно о предпринятом вами ходатайстве, и он ждет?»

«Он ждет».

«Хорошо. Пусть этот человек, кто бы он ни был, прибавит к своему имени имя Лотрек, чтобы память о герое Равенны и Брешии не стерлась, — и вы свободны».

«О монсеньер!» — воскликнула я, припав к его ногам.

Он поднял меня, задыхавшуюся от радости, и вновь жестом велел отцу Жозефу приблизиться.

«Отведите обратно мадемуазель Изабеллу де Лотрек, — сказал кардинал, — и через час вручите ей буллу, освобождающую ее от обета».

«Монсеньер, монсеньер, как мне благодарить вас?»

«Это очень легко: когда вас станут спрашивать, что вы думаете обо мне, отвечайте, что я умею наказывать и воздавать по заслугам. Я наказал предателя Монморанси при его жизни, я наградил честного Лотрека посмертно. Идите, дочь моя, идите».

Еще десять раз поцеловав ему руки, я ушла вслед за отцом Жозефом. Через час мне была вручена булла, освобождающая меня от принятого обета.

В ту же минуту я выехала, спрятав на груди драгоценную бумагу, преданная Господу, как никогда прежде, после освобождения меня от данного ему слова.

Обратный путь занял всего тринадцать дней, и вот я снова здесь и пишу Вам, любимый мой, — нет, не все, что мне надо сказать Вам, иначе вышел бы целый том и Вы еще неделю не узнали бы о том, что я свободна, как люблю Вас и как скоро мы будем счастливы.

Спешу закончить, чтобы Вы минутой раньше узнали радостную весть.

Лошадей даже не станут выпрягать, и, как только вернется голубка, я еду.

Только скажите мне, где Вы, и ждите меня.

Спеши, моя голубка, никогда еще мне не были так нужны твои крылья. Лети и возвращайся!

Понял ли ты меня, мой любимый: ничего другого не пиши, скажи только, где тебя найти. Я не хочу, чтобы ты и на минуту отдалил нашу встречу, пусть даже для того, чтобы написать эти три благословенных слова: «Я люблю тебя!..»

О! Несчастье! Несчастные мы!.. Этот человек снова роковым образом преследует нас, любимый мой!

О, слушай, слушай, хоть ты и не можешь услышать меня, слушай, пусть даже ты никогда не узнаешь того, что я скажу тебе сейчас.

Слушай!

Как всегда, я привязала письмо к крылу нашей голубки, — письмо, в котором рассказала тебе все, письмо, которое раскрывало перед тобой будущее, полное счастья. Я отпустила бедняжку Ириду и следила глазами, как она поднималась в небо. Вдруг из-за монастырской ограды послышался выстрел, и я увидела, как наша голубка, остановленная в своем полете, закружилась и упала.

О! У меня вырвался безумный крик боли: казалось, что моя душа отлетает от тела вместе с ним.

Потом я сразу бросилась прочь из монастыря до того обезумевшая, что меня даже не пытались задержать, так как поняли: со мной произошло несчастье.

Увидев, в какой стороне упала голубка, я побежала туда и в пятидесяти шагах от стены обнаружила охотника, который только что подстрелил голубку. Он держал ее в руках, с удивлением и раскаянием глядя на привязанное к ее крылу письмо.

Я бежала к нему, протянув вперед руки. Я не могла говорить и только кричала:

«О, горе, горе, горе мне!»

В нескольких шагах от него я остановилась, побледневшая, пораженная в самое сердце: этот человек, этот охотник, только что ранивший нашу голубку, был тот самый капитан, которого я встретила ночью в Кастельнодари, на месте сражения. Это был Битеран — тот, кто выстрелил в Вас и сбросил с коня.

Мы узнали друг друга.

Уверяю Вас, он побледнел почти так же сильно, как я: увидев меня в монашеском платье, он понял, что явился виновником моего преображения.

«Ах, сударыня, — пробормотал он, — мне действительно не везет».

Он протянул мне нашу бедную голубку, и она, вырвавшись из его рук, упала на землю.

Я подняла ее. К счастью, у нее было перебито только крыло.

Но она знала тайну Вашего жилища, любимый мой. Она унесет эту тайну с собой. Где я найду Вас и как найду, если она больше не сможет полететь к Вам?

Полететь, чтобы сказать Вам, где я, сказать Вам, что я свободна, сказать Вам, что счастье ожидает нас!