Томас Шерри - Ночные откровения

Фредерик потянулся к звонку, но Вир перехватил его руку. Однако слова, которые следовало произнести, застряли в горле, словно мокрый цемент. Маркиз готовился столкнуться с яростью, но не с такой всепоглощающей радостью. Дальнейшее признание уничтожит сияющее в глазах брата счастье.

Но выбора нет. Если позволить себе сейчас смалодушничать, между братьями встанет еще одна большая ложь, нагроможденная поверх многих других.

Отняв ладонь от руки Фредди, маркиз сжал кулаки.

— Ты меня неправильно понял. Я не выздоровел, потому что не был болен — не от чего исцеляться. Не было никакого сотрясения. Я носил личину идиота по собственному выбору.

— Как это? — уставился на Вира брат. — Тебя же осматривал врач! Я лично разговаривал с Нидхемом, и тот подтвердил, что ты перенес тяжелейшую травму головы, повлиявшую на разум.

— Спроси меня еще раз о праве женщин голосовать.

С лица Фредди сбежала краска.

— Т-ты… ты поддерживаешь борьбу женщин за избирательные права?

По какой-то причине маркиз не сразу вошел в роль, словно актер, который уже покинул сцену, снял костюм, смыл грим и почти задремал, когда его вдруг попросили повторить представление.

Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и вообразить, как на лицо надевается маска.

— Право голоса для женщин? Да зачем оно им нужно? Все равно каждая проголосует так, как велит муж, и дело закончится теми же идиотами в парламенте! Вот если бы собаки могли голосовать — это другое дело. Они умны, преданны короне и, несомненно, заслуживают того, чтобы больше влиять на управление этой страной.

Брат отвесил челюсть, покрывшись румянцем, который на глазах темнел, наливаясь гневом.

— Выходит, все это время — все эти годы! — ты притворялся?!

— Боюсь, что да, — сглотнул Вир.

Фредерик смотрел на него еще с минуту, а затем замахнулся. Кулак шумно врезался в солнечное сплетение старшего брата, отбросив того на шаг. Не успел маркиз придти в себя, как его настиг следующий удар, затем еще один, и еще, пока Вир не оказался припертым к стене.

Он и не представлял, что Фредди способен к насилию.

— Ах, ты ублюдок! Грязная свинья! Жулик чертов!

Вир также понятия не имел, что младший брат умеет ругаться.

Тот остановился, надсадно дыша.

— Мне очень жаль, — не смея взглянуть Фредди в глаза, маркиз уставился на письменный стол. — Я очень виноват.

— Жаль?! Да из меня слезы лились, как вода из фонтана, стоило вспомнить тебя! Об этом ты подумал? Или тебе наплевать на людей, которые тебя любят?

Слова вонзались в сердце Вира острыми осколками. После несчастного случая он несколько месяцев старался реже видеться с братом, но невозможно было не замечать отчаяние Фредди и робкую надежду в его глазах, разбивающуюся вдребезги при каждой новой встрече.

И вот настал момент расплаты. Теперь младший брат узнал, каков его кумир на самом деле.

— Я никому не позволял называть тебя идиотом, — сердито рычал Фредерик. — Чуть не подрался с Уэссексом из-за этого. Но ты такой и есть. Дьявольщина, ты самый настоящий чертов придурок!

Да. Разрази его гром, это так. Чертов придурок и эгоистичный ублюдок.

— Это было, словно ты умер. Прежнего тебя не стало. Я так горевал, но даже не мог ни с кем поговорить об этом, кроме разве что леди Джейн и Анжелики. Ведь все в один голос твердили: «Благодари судьбу за то, что брат остался жив». И я благодарил, а потом смотрел на незнакомца с твоим голосом и твоим лицом — и так по тебе скучал!

— Прости… — по лицу Вира покатились новые слезы. — Я был одержим мыслями об убийстве матери и виновности отца и просто бесился от того, что ты мне не сказал…

Фредерик стиснул руку брата:

— Откуда ты узнал?

— Случайно услышал, как перед смертью маркиз пытался угрозами заставить священника отпустить ему грех убийства.

Фредди изменился в лице. Отойдя к столику, он щедро плеснул в бокал коньяка и одним глотком осушил половину.

— На мгновение я подумал, что тебе проболталась либо леди Джейн, либо Анжелика.

— Анжелика тоже знала?!

— Я поделился бы только с Анжеликой, не отправься она тем летом с семьей на отдых, — запустил брат пальцы в шевелюру. — Но я не понимаю, какое отношение имеет то, что случилось с мамой, к твоему притворству?

— Я стал тайным агентом британской короны, как когда-то леди Джейн. Надеялся таким способом обрести душевный покой. А дурацкая личина предназначалась для отвода глаз.

— Бог мой! — резко развернулся Фредди. — Значит, ты вовсе не случайно оказался рядом, когда мистер Хадсон пытался вколоть хлорал леди Хейсли?

— Не случайно.

— А мистер Дуглас? Ты и его дело расследовал?

— Да.

Фредди допил оставшийся коньяк.

— Тебе следовало довериться мне. Я был бы нем, как могила. И гордился бы старшим братом!

— Следовало. Но я был в ярости, что ты мне не открылся — что лишил меня возможности покарать отца, — Вира самого тошнило от того, какую незрелость и ограниченность взглядов выдают его претензии. Его откликом на неприглядную правду стали эгоистичная злость и одержимость местью. — Я сердился на тебя не одну неделю, даже не один месяц. А когда наконец-то остыл, казалось, ты уже свыкся с моим новым «я».

Багровая краска гнева почти схлынула с лица Фредди.

— О нет, я так и не смог смириться с этим «не-тобою», — медленно покачал он головой. — Если бы ты только обратился ко мне… Я бы рассказал, что отца не нужно наказывать: он и без того в аду. Слышал бы ты маркиза той ночью — накрылся с головой одеялом и хныкал добрых три часа. Мне даже пришлось сесть, а то устал стоять и слушать.

— Но он никогда не проявлял ни малейших угрызений совести!

— В этом была его беда: отец варился в собственном страхе, не понимая, что может и должен раскаяться. Даже разговор со священником свидетельствует, до чего маркиз боялся вечных мук. Мне его жаль.

— А знаешь, что я тебе завидовал? — оперся Вир об книжный шкаф. — Ты смог двинуться вперед, а я застрял, не в силах отпустить прошлое. Я всегда гордился своей ученостью — как выяснилось, пустопорожней. Лучше бы я обладал твоей мудростью.

Фредерик вздохнул. А когда снова посмотрел на старшего брата, его взгляд выражал искреннее сочувствие. Вир потупился: он этого не заслуживает.

— И каково тебе было все эти годы, Пенни?

— Вроде бы сносно, — на глаза набежали слезы, — и вместе с тем невыносимо.

Фредди хотел было сказать что-то еще, но вдруг вскинулся:

— Господи, а леди Вир знает?

— Теперь знает.

— И ты по-прежнему нравишься ей?

Тревога в родном голосе заставила горло старшего брата снова сжаться: такой заботы он тоже не стоит.

— Могу только надеяться.

— Наверняка понравишься, — уверил Фредди с сияющей в глазах искренней убежденностью, которую Вир так в нем любил.