Томас Шерри - Ночные откровения

Вир притворно всхрапнул, вызвав у супруги смешок.

— Ну, если ты не очень сонная, мне бы хотелось рассказать тебе кое-что.

Самое время.

— Я ни капельки не сонная.

— Эта история местами не очень веселая, — попытался предостеречь Вир.

— Так чаще всего и бывает. А иначе это не история, а хвалебная песнь.

Истинная правда. И маркиз поведал Элиссанде обо всех событиях, приведших его к двойной жизни, начиная с той ночи, когда умер отец. Вир чувствовал, как, несмотря на предупреждение, тревожно напряглось тело жены. Ее пальчики крепко вцепились в его руку. Но она слушала тихо и внимательно, затаенно и прерывисто дыша.

— И, возможно, моя жизнь так бы и катилась по этой проторенной дорожке — не повстречайся я с тобой. Твое появление на моем пути все переменило. Чем больше я узнавал тебя, тем чаще задавался вопросом: действительно ли вещи, которые я считал постоянными, столь неизменны — или они только кажутся таковыми, потому что я страшусь перемен?

По мере того, как рассказ удалялся от трагичных событий, тело Элиссанды потихоньку расслаблялось. Под рукой Вира плечо жены больше не казалось окаменевшим.

— Два дня назад я признался во всем Фредди. Этот разговор было ужасно трудно начать, но после я ощутил себя настолько легко и свободно, как давно уже не чувствовал. И за это следует благодарить тебя.

— Замечательно, что вы с лордом Фредериком поговорили по душам, но в чем моя заслуга? — искренне удивилась Элиссанда.

— Помнишь свои слова о Дугласе: «Я не позволяла отнять хоть кусочек моей души, даже когда он был жив, и не позволю уничтожать меня из могилы»? Они поразили меня. До той минуты я и не понимал, что позволил отцу отнять часть собственной души. И пока не осознавал своей ущербности, не мог собрать себя воедино.

Вира переполняла благодарность. Но то, что Элиссанда даже не подозревала о переменах в его душе, причиной которых стала, лишний раз доказывает, в какого скрытного человека он превратился.

— Очень рада, что оказалась полезной, — довольно и вместе с тем смущенно пробормотала Элиссанда. — Но я вряд ли достойна твоих похвал. Ты же видел: мне снова снился кошмар. Я ни для кого не могу служить достойным примером силы духа.

— Ты пример для меня, — заверил муж. — И разве я плохо вооружился против твоих дурных снов?

— Да, как раз собиралась спросить! Откуда ты знаешь, да еще наизусть, мою любимую книгу?

— Поинтересовался у твоей матери, не помнит ли она, какие книги про Капри тебе нравились. Миссис Дуглас процитировала отрывок из твоей любимой, но запамятовала название. Так что пришлось потрудиться.

Маркиз заказал в семи книжных лавках все различные путеводители, в которых говорилось об Италии. Книги доставили в гостиницу, и по возвращении из театра Вир ночь напролет штудировал каждую страничку с упоминанием о Капри, пока не наткнулся на знакомые фразы.

— Я намеревался читать тебе книгу, пока ты не уснешь, если вдруг снова увидишь кошмар. Но потом сообразил, что для чтения потребуется свет, и заучил рассказ наизусть по дороге в Девон.

— Это… это ужасно мило, — скрипнув кроватью, Элиссанда придвинулась ближе и поцеловала мужа в губы.

— К сожалению, я помню дальше всего лишь два абзаца. Знай я, что путеводители обладают таким эротическим воздействием, вызубрил бы текст от корки до корки.

— О, кто бы сомневался! — хихикнула жена.

Маркиз зарылся пальцами в ее прохладные волосы.

— Если хочешь, я выучу — даже если мне навсегда будет запрещено соблазнять тебя историями о Капри.

Элиссанда прислонилась щекой к его щеке — обычный жест, но Вира затопила невероятная признательность.

— Подходящий ли сейчас момент извиниться за то, что я вел себя на развалинах, как набитый дурак?

С того самого дня его не переставали мучить угрызения совести.

Элиссанда немного отодвинулась, чтобы заглянуть мужу в глаза.

— Только если сейчас подходящее время для моих извинений за то, что принудила тебя жениться.

— Значит, я прощен?

— Уже давно, — уверила жена.

Раньше Вир полагал, что простить — означает оставить обиду безнаказанной. Теперь он наконец-то понял: прощение относится не к прошлому, а к грядущему.

— А я? Я прощена? — с ноткой тревоги в голосе спросила Элиссанда.

— Да, — ответил Вир, вложив в короткое слово все свое сердце.

Прерывистый выдох выдал ее облегчение.

— Теперь мы можем двигаться дальше.

Теперь можно обратиться к будущему.

— А что означает «Pedicabo ego vos et irrumabo»? — поинтересовалась Элиссанда, поднимаясь по крутой тропинке, ведущей на вершину холма.

Рассвет был ясным и солнечным. Открывшийся великолепный вид на первозданные утесы и бурное море пленял с первого взгляда.

После завтрака супруги наняли экипаж и отправились в Комб-Мартин, ближайшее к Скалам Висельника селение, а уже оттуда пошли пешком по дорожке между зеленеющих пустошей, где пощипывали травку белошерстые козы.

Маркиз как раз отпивал глоток воды из захваченной в дорогу фляги. При этом вопросе он поперхнулся точно так же, как его младший брат в тот вечер, когда прозвучавшая фраза была выдана за девиз семейства абингдонских Эджертонов. Элиссанде пришлось хорошенечко стукнуть мужа по спине, чтобы тот смог вдохнуть.

— Бог мой, ты еще помнишь это? — одновременно отфыркивался и хохотал Вир.

— Ну, конечно. Только это вовсе не фамильный девиз, правда?

— О, нет! — скорчился от нового приступа веселья маркиз. — По крайней мере, очень на сие надеюсь.

Она обожает смех этого мужчины. Тем более что ему пришлось преодолеть такой долгий и одинокий путь к этому счастливому дню, когда они могут рука об руку наслаждаться прогулкой по западному побережью.

— Тогда что же это? — подняв шляпу Вира, свалившуюся на тропинку, и пригладив мужу волосы, Элиссанда водрузила головной убор обратно, долго подбирая нужный угол: она ведь пока мало знает о мужской манере одеваться.

— Это строка из стихотворения Катулла, наверное, самого непристойного, которое ты могла бы прочесть в своей жизни, — ответил маркиз, заговорщицки понижая голос. — Настолько неприличного, что сомневаюсь, опубликуют ли когда-нибудь его перевод [61] Вир ошибся. Сейчас переводов 16-го стихотворения Катулла не счесть. Предлагаем интересующимся замечательный литературный перевод Александра Шапиро: Поимею вас я в задницу и в глотку, Аврелий содомит и педик Фурий, Что по виршам моим полагали Чувственным, что я не полностью приличен. Надо быть самому поэту пристойным, А стишкам никаких нет запретов. Соль в них есть да услада лишь, если Чувственны, да не полностью приличны И к позывам жгучим приводят Не подростков, но брадатых перестарков, Что тяжелым не в силах двинуть крупом. О лобзаньях моих многих читая, Вы меня меньшим мужем полагали?! Поимею вас я в задницу и в глотку! .