Гуиллермо Гланк - Девушка по имени Судьба

А пьяный Гонсало, наконец, отправился домой и сказал Марии о смерти отца.

Наутро она заказала панихиду и пошла в церковь вместе с Гонсало и доном Мануэлем, несмотря на то, что накануне родов ей уже трудно было носить свой огромный живот.

Во время панихиды к Гонсало незаметно подошла Аурелия и шепотом сказала, что Маргариту нашли без сознания и сейчас она лежит в бреду.

— Уходи отсюда, — процедил сквозь зубы Гонсало.

— Если вы ей сейчас же не поможете, я закричу, что вы — ее любовник, — пригрозила Аурелия.

— Иди к Маргарите, а я приду, как только тут все закончится, — вынужден был сдаться Гонсало.

Когда он пришел к Маргарите, вокруг нее уже вовсю хлопотала Рамона, известная в Санта-Марии повитуха.

— Она что, рожает? — в гневе закричал Гонсало.

— Тише, вы! — шикнула на него повитуха. — Дай Бог, чтоб родила! Да к тому же еще и сама выжила.

— Она так плоха? — всерьез встревожился Гонсало.

— Да.

— Сделай все, что сможешь, а я в долгу не останусь! — пообещал Гонсало.

— Тут нужен врач. Я одна не справлюсь.

— Справишься!

— Гонсало, ей нужен врач, — вмешалась Аурелия.

— А ты убирайся прочь, и чтоб я тебя здесь больше никогда не видел! — вскипел он. Аурелия осталась на месте, испепеляя взглядом Гонсало.

— Вон отсюда! — закричал он и вытолкал Аурелию из квартиры.

— Если Маргарита, не дай Бог, умрет, я не буду молчать! — пообещала она. — Ославлю вас на всю Санта-Марию!

Спустя несколько минут на свет появилась девочка — дочь Гонсало, а Маргарита продолжала оставаться на краю гибели.

— Сеньор, не берите грех на душу, пригласите врача, — настоятельно посоветовала Рамона, однако Гонсало не внял ее совету и на сей раз.

— Вот тебе деньги за то, что ты уже сделала, — сказал он, расплачиваясь с Рамоной все теми же монетами из мешочка старого Линча. — А это — за то, что ты займешься моей дочерью. Мать не в состоянии дать ей грудь, поэтому найди для девочки кормилицу, только не вздумай проболтаться, чей это ребенок. Через несколько часов я сюда вернусь, а сейчас мне надо отлучиться по делам.

Как всегда в сложных ситуациях, он отыскал Бенито, изложив ему свой дьявольский план:

— Твои люди должны быть все время начеку. И хорошенько припугните Рамону, чтоб не проболталась. Девочку я никому не отдам! Она будет моей единственной дочерью!

Войдя к Виктории спустя час и услышав на свое предложение решительное «нет», Адальберто рассказал ей всю правду о собственном происхождении.

— Ты хочешь обречь маленького Адальберто на ту же участь? — спросил он в заключение. — К тому же не забывай, что дон Федерико, мой отец, никогда не оставлял маму и меня без помощи — не только материальной, но и моральной. Я знал его как доброго и чуткого покровителя. А кто поддержит твоего сына?

И вновь Виктория оказалась перед выбором, но сосредоточиться на будущем сына не могла, так как на первый план выступили сиюминутные — заботы о нем: в груди совсем не было молока, мальчик плакал, его нужно было как-то кормить.

— Я знаю, что надо делать! — нашлась Хулиана, — Потерпи еще немного, малыш, сейчас ты будешь сыт.

И она привела в дом индианку с грудным младенцем на руках, жившую неподалеку.

— У нее хватит молока на двоих! — бодрым голосом произнесла Хулиана, строго глядя на госпожу, чтобы та и не подумала отказываться от услуг индианки, — Мы должны спасти мальчика любыми средствами.

Виктория напряженно молчала, и тогда Хулиана взяла на себя смелость вынуть малыша из колыбели и поднести его кормилице.

Изголодавшийся ребенок жадно припал к груди индианки, а из глаз Виктории потекли горькие слезы: ну почему Господь отказал ей и в этом праве — самой кормить собственное дитя?!

Адальберто же, потеряв надежду вразумить Викторию, собрался уезжать. Хулиана чуть ли не на коленях стала умолять его остаться здесь или увезти куда-нибудь Викторию, но Адальберто объяснил ей, почему уезжает:

— Пойми, мне очень тяжело быть здесь. Я всей душой люблю Викторию, и ее малыша успел полюбить, как родного сына, но… Меня отвергают, Хулиана. А это невыносимо.

Попрощавшись с Викторией, он взял мальчика на руки, прижал его к себе и, с трудом сдерживая слезы, сказал:

— Бедняжка, что ждет тебя впереди с такой неразумной мамашей! Но ты прости меня: я бессилен что-либо изменить. Никогда тебя не забуду. Да поможет тебе Бог.

— Адальберто, не будь настолько жесток! — не выдержав, заплакала Виктория. — Не рви мое сердце! Мне и так тяжело.

— Прости, — сказал он. — Больше не буду. Прощай.

Он быстро вышел из комнаты, молча обнял Хулиану и направился к своей коляске.

Но в тот же момент за спиной у него раздался отчаянный крик Виктории:

— Адальберто! Не уезжай!

Он бросился к ней, сжал в своих объятиях и услышал то, о чем мечтал с первого дня своего знакомства с Викторией:

— Я согласна стать твоей женой… Настоящей женой, понимаешь?

— Да, моя хорошая, да!

На следующий день он уехал, но только затем, чтобы привезти в дом Хулианы священника и обвенчаться здесь с Викторией.

Ожидая возвращения Адальберто, Виктория была весела, как в лучшие годы ранней, беззаботной юности. В ее душе поселились покой и радость. На этом заброшенном ранчо, в полуразвалившемся доме Виктории, наконец, удалось то, чего она не смогла достичь в стенах монастыря: прошлое, мучительное и горькое, отступило от нее, открыв дорогу новой светлой жизни.

Об Энрике Виктория теперь думала лишь как о несбывшейся мечте романтически настроенной девушки, о матери вспоминала с любовью и благодарностью, и даже воспоминания об отце и Марии, которых она так и не простила, не причиняли ей прежней боли. Пусть живут, как им вздумается, пусть будут счастливы, а у нее теперь своя семья: Адальберто — большой и маленький, да верная Хулиана. Виктории теперь есть кого любить и о ком заботиться!

Рассуждая таким образом, она не могла знать, что жестокая судьба уже взметнула свой меч над головами тех, кто был так дорог Виктории.

Индейские племена, лишившиеся и земель, и скота, не могли стерпеть такого надругательства над собой и решили отомстить бледнолицым. Вождь индейцев приказал своим воинам жечь все в округе и безжалостно убивать каждого бледнолицего, встретившегося на пути.

…К старому ранчо Хулианы индейские воины подкрались очень тихо. Виктория и Хулиана стирали во дворе пеленки, а индианка Науиль была и доме и кормила грудью Адальберто. Ее собственный малыш в это время тихо лежал в кроватке.

Ворвавшийся в дом индеец, прежде всего, бросился к этой кроватке и, не раздумывая, вонзил свое мачете в крохотное тельце ребенка:

— Умри, бледнолицый!

Науиль, не успевшая защитить свое дитя, истошно закричала: