Эльза Вернер - Мираж

Вечером вилла леди Марвуд сияла огнями, потому что это был ее приемный день. После венчания в Бурггейме гостям был предложен только завтрак, и Зинаида, которой необходимо было чем-нибудь «заполнить» время до вечера, отправилась с большой компанией на экскурсию; по ее приглашению и Эрвальд принял в ней участие. Окруженная толпой верных рыцарей, она поскакала в горы и вернулась домой лишь незадолго до начала приема; у нее едва хватило времени, чтобы переменить амазонку на вечернее платье.

Сегодня гостей миледи ожидало удовольствие познакомиться с «героем пустыни», которого они видели в церкви. Вокруг Эрвальда теснились приглашенные, его осыпали комплиментами, он был центром общества наравне с прекрасной хозяйкой дома.

Его находили очень приятным человеком, и, действительно, Рейнгард был в прекрасном расположении духа. Обычно он был сдержан в незнакомом обществе и не удостаивал разговором первых встречных; сегодня же он был доступен для всех. Во время экскурсии в горы он был бурно весел, а теперь соперничал с леди Марвуд в красноречии.

В одной из боковых комнат стоял Бертрам, беседуя с двумя молодыми людьми, принадлежавшими к штату Зинаиды, — элегантными аристократами-шалопаями, приехавшими в Кронсберг потому, что ездить сюда было в моде, и усердно убивавшими время. Разумеется, и они были сегодня в церкви и теперь старались выведать от доктора какие-либо подробности о новобрачных, чтобы утром заняться их распространением у источника.

— Мы все были поражены, — сказал один, самодовольно крутя усики. — Невеста — совершеннейшая красавица и произведет фурор в обществе. Кто бы мог подумать, что старый чудак прячет в своем Бурггейме такое сокровище! Вы-то знали это, доктор, и ни слова не сказали нам, злодей!

— Не было повода говорить об этом, господин фон Верден, — спокойно возразил Бертрам. — Профессор, действительно, ревниво оберегал внучку от посторонних глаз, и Бурггейм недоступен для посетителей.

— Это мы знаем из опыта, — заметил другой. — На днях мы совершенно случайно попали туда и только хотели заглянуть сквозь решетку, как тут же появился, бешено лая, огромный пес и встал в такую угрожающую позицию, что мы поскорее обратились в бегство. Но надо надеяться, что Зоннек введет жену в общество и не станет прятать ее от света, как неразумный дедушка.

— Едва ли; он недолюбливает так называемый большой свет, а нынешним летом ради полного выздоровления я предписал ему уединенную жизнь.

Это известие, казалось, очень разочаровало барона; чтобы утешить товарища, Верден сказал:

— Во всяком случае с женой его можно будет видеть у леди Марвуд; они, кажется, большие друзья. Миледи, как магнит, притягивает к себе все, что есть в обществе интересного. Вот и этот африканец, Эрвальд, нигде не показывался, но, разумеется, и он здесь. Какой это был сюрприз, когда герой пустыни вдруг оказался уроженцем Кронсберга!

— А вы уже знаете это? — спросил Бертрам. — Я сам только сегодня узнал об этом, когда ему пришлось подписываться в качестве свидетеля при заключении гражданского брака.

— Мы все знаем! — самодовольно объявил барон. — Кронсберг должен гордиться своим знаменитым сыном. Я сказал это Эрвальду, но он засмеялся и ответил, что кронсбергцы оказались недостойными этой чести, потому что предали его анафеме за его необузданность.

— Сегодня мы видели образчик его необузданности во время прогулки, — заметил Верден. — Можно было заранее предполагать, что такой человек как Эрвальд должен хорошо ездить, но отчаянно смелая штука, которую он проделал, превзошла всякие ожидания. Когда он помчался в пропасть по крутому склону, все вскрикнули от ужаса. Да и в самом деле казалось, будто он намеренно хочет сломать себе шею. Но он только смеялся и подшучивал над нашим испугом.

Бертрам промолчал. Он тоже заметил возбужденное настроение Эрвальда в течение всего этого дня.

Разговор оборвался, потому что в комнату вошел тот, о ком говорили. Он, очевидно, искал доктора. Молодые франты тотчас пристали к нему, желая втянуть «смелого пионера культуры Африки» в разговор о его культурной миссии, но Эрвальд не чувствовал к этому расположения; его губы насмешливо вздрагивали, когда он проговорил:

— Вы очень любезны, господа, но я вынужден на этот раз отказаться от интересной беседы; леди Марвуд просит вас в салон. Там затевают заняться музыкой и рассчитывают на вас.

Это было другое дело: приказание миледи! Франты буквально бросились из комнаты.

Рейнгард поглядел им вслед и, презрительно пожав плечами, произнес вполголоса:

— И с таким народцем тратить время! Они даже не замечают, что над ними смеются. Я не понимаю леди Марвуд, как она терпит около себя таких пошлых фатов? Прежде такие ей не нравились.

— И теперь не нравятся, — ответил Бертрам, — но она чувствует потребность окружать себя по возможности многочисленным обществом, а при этом не приходится быть особенно разборчивой; нельзя же иметь вокруг себя одних знаменитостей вроде «смелого пионера культуры Африки».

— Не злите меня! — вспылил Эрвальд. — Эти проклятые хлесткие слова я слышал сегодня, по меньшей мере, дюжину раз. Все, кажется, выучили их наизусть! Исследование Африки теперь в моде, и мы страдаем от модной глупости, куда бы ни показали нос.

— Чего же так гневаться? Прежде вы, самое большее, смеялись над такими вещами, а теперь они вас бесят. Сегодня вы вообще в каком-то странном настроении. Верден рассказывал мне, как вы напугали все общество на прогулке.

— Эти господа воображают, что умеют ездить верхом, если франтовски держатся в седле да галопируют по ровной дороге, — насмешливо сказал Рейнгард. — Я дал им несколько иное понятие об этом искусстве.

— И чуть не свернули себе шеи. Мчаться во весь дух вниз по крутому склону это — сумасшествие. Если бы ваше всегдашнее неслыханное счастье не предохранило вас от падения…

— То не велика была бы беда, — договорил Эрвальд, бросаясь в кресло и откидывая волосы с влажного лба. — Я был бы очень рад.

Озадаченный Бертрам молча и пытливо посмотрел на него. Комната за последние несколько минут опустела, потому что в салоне вдруг раздался тенор Вердена, певшего дуэтом с какой-то дамой; это привлекло всех туда, и доктор с Эрвальдом остались одни.

— Кажется, леди Марвуд заразила вас своим нервным расстройством, — заговорил Бертрам садясь, — а между тем у вас, слава Богу, еще нет «нервов».

— По крайней мере, в вашем смысле. Впрочем, леди Марвуд, по-видимому, в превосходнейшем настроении; она блещет весельем и любезностью.

— Да, морфий делает свое дело. Она продолжает прибегать к нему, несмотря на мое запрещение; она знает, что это — яд, но с открытыми глазами стремится в пропасть.