Эльза Вернер - Мираж

— Ты не узнаешь меня, Перси? — нежно заговорила она, стараясь задобрить его. — Я ведь твоя мама, я так люблю тебя! О, это все те же большие глазки, все то же милое-милое личико! Дитя мое, мое единственное сокровище, наконец-то я опять вижу тебя! Разве ты не любишь своей мамы?

Она снова сжала его в объятиях и стала осыпать страстными ласками. Нежный, любящий голос, казалось, вызвал в ребенке воспоминание о прежних временах, когда мать была еще с ним; он посмотрел на нее с удивлением, потом повернул голову и вопросительно взглянул на отца.

Лорд Марвуд стоял в нескольких шагах, не вмешиваясь; теперь он сказал, как бы в ответ на безмолвный вопрос сына:

— Да, Перси, это твоя мама; ты ведь знаешь, что она уехала от нас.

Его слова звучали резко и явно имели для мальчика какое-то особенное значение, потому что он вдруг бурно вырвался и гневно крикнул:

— Нет, я не люблю тебя! И ты меня не любишь! Ты бросила меня с папой и уехала далеко-далеко! Ты злая! Я хочу быть с папой, а ты уходи! Я не люблю тебя!

Зинаида побледнела, как смерть, и посмотрела на мужа; он стоял как будто совершенно равнодушный, но она увидела в его лице выражение торжества и воскликнула:

— Это ваша работа!

— Что, миледи? — ответил он ледяным тоном. — То, что Перси любит отца, который заботится о нем, а не мать, которая бросила его? Мне кажется, это вполне естественно.

— Перси, иди ко мне! — крикнула вне себя Зинаида. — Ты должен прийти ко мне, должен любить меня! Перси, ты слышишь?

В ее отчаянном призыве чувствовался смертельный страх, но мальчик услышал только приказание, и в нем вспыхнуло упорство.

— Нет, нет! — крикнул он с горячностью, очень напоминающей мать. — Я не хочу к тебе! Не подходи ко мне!

Так как она все-таки подошла, то он замахнулся и ударил ее, а потом отбежал к отцу и уцепился за него.

Марвуд обвил рукой своего «сына и наследника», и опять на его губах выступила жестокая улыбка, как тогда, когда он шел за сыном; он заранее знал, чем кончится свидание.

— Полагаю, наш спор решен, — сказал он. — Едва ли вы пожелаете, чтобы подобные встречи повторялись; это должно быть тягостно для вас, да и для Перси не полезно. Я убежден, что теперь вы примете мое условие, и тогда, повторяю, вы свободны и можете жить совершенно как вам угодно.

У него не было жалости к этой измученной женщине, и даже в такую минуту он не избавил ее от злорадной насмешки. Но Зинаида уже не почувствовала ее; она молчала с того момента, как на нее поднялась маленькая детская ручка. Она бросила на мальчика взгляд, полный смертельной муки, и опустилась на пол; страшное волнение привело к истерике.

Взгляд ли матери или ее отчаянные рыдания подействовали на Перси, только он почувствовал, что причинил ей горе.

Посмотрев сначала на отца, потом на мать, он, наконец, проговорил тихо и робко:

— Мама плачет!

Марвуд сдвинул брови. Истерика, пожалуй, еще обморок! Этого только недоставало! Неужели сценам конца не будет? Он подошел к жене и произнес:

— Мне очень жаль! Я хотел избавить вас от этой сцены, но вы вынудили меня. Боюсь, что мое присутствие вам в тягость, и потому мне лучше уйти… Пойдем, Перси!

Он взял сына за руку и хотел вывести его, но Перси колебался; он все смотрел на мать и повторил почти просительным тоном:

— Мама так сильно плачет!

Складка между бровями Марвуда углубилась; он пожал плечами.

— Мама нездорова, мы пришлем ей лекарства, — сухо сказал он и потащил сына за собой.

Тот пошел, но на пороге еще раз оглянулся; он как будто понимал, как жестоко оставлять теперь одну эту насмерть раненую женщину.

В Мальсбурге только что кончили обедать. Миссис Гартлей удалилась к себе, мужчины ходили туда-сюда по террасе, а Перси играл с большим сенбернаром. Потрясающая сцена, происшедшая несколько часов назад, по-видимому, не произвела впечатления на лорда Марвуда. Он с полнейшим душевным спокойствием наслаждался сигарой. Гартлей, напротив, был серьезен и задумчив и с неодобрением сказал:

— Боюсь, что ты был слишком жесток, Френсис; на твоей супруге лица не было, когда я провожал ее до экипажа.

— Я только остался тверд, и с такими эксцентричными натурами это, безусловно, необходимо, — спокойно объявил Френсис. — Этим вечным стремлениям к ребенку надо было положить конец.

Выражение лица Гартлея показывало, что он не согласен с другом, но он промолчал и только после некоторой паузы спросил:

— Значит, ты немедленно начнешь дело о разводе?

— Как только вернусь в Англию. Теперь мне уже не понадобится в судебном порядке отстаивать свои исключительные права на сына, и развод обойдется без скандала, это главное. — Это было, действительно, главным для Марвуда. Он имел чрезвычайно довольный вид и, пуская в воздух голубые колечки дыма, спокойно перешел к другой теме: — А что ты думаешь относительно прогулки в лодке? Теперь, кажется, самая пора; жара спала, и подымается ветерок; хорошо будет плыть под парусом.

Гартлей взглянул на горы, которые все сильнее затягивались облаками, и сказал с некоторым сомнением:

— Кажется, там собирается гроза, и, если ветер переменит направление, она захватит нас на озере.

— Вздор! Эта гроза собирается весь день, да здесь, на тихом горном озере, она и не представляет опасности.

— Наше озеро вовсе не так безобидно, как ты думаешь; ты еще не видел его в бурю; тогда оно так же коварно и опасно, как море. Впрочем, если хочешь, я готов, только лучше оставить Перси дома.

— Почему? Он так любит кататься в лодке.

— Но если разразится буря…

— То он познакомится с ней. Я не хочу делать из сына неженку; у него и так есть к этому расположение от матери.

— А, может быть, обойдется и без грозы, — сказал Гартлей, еще раз бросая испытующий взгляд на облака. — В случае нужды мы можем пристать где-нибудь.

— Я пойду и велю приготовить лодку, — сказал Марвуд. — Ступай наверх, Перси, и скажи, чтобы тебя одели; мы сейчас едем.

Он спустился с лестницы и пошел на берег. Гартлей направился за ним, но попутно остановился около Перси, который вел себя сегодня удивительно тихо; он не бегал с собакой, как всегда, а только гладил ее, и его глаза были задумчиво устремлены на дорогу, извивающуюся вдоль берега.

— Сейчас мы поедем, Перси, ведь ты любишь кататься по озеру? — сказал Гартлей.

Мальчик, всегда выражавший радость по этому поводу, теперь, к удивлению Гартлея, только молча кивнул.

— Что с тобой сегодня, мой милый?

— Папа бранил меня за то, что я говорил о маме, — сказал Перси вполголоса и вдруг, близко придвинувшись к Гартлею, напряженно спросил: — Правда, что мама злая и совсем меня не любит? Она так сильно плакала.

Гартлей нахмурился. Он погладил мальчика по голове и сказал успокоительно: