Эльза Вернер - Мираж

— Это звучит очень гордо! — сказала Зинаида с легкой насмешкой. — Берегись, Эльза, не требуй от него слишком многого! Во время своих экспедиций он привык быть неограниченным повелителем, владыкой над жизнью и смертью своих подчиненных, и вообще властолюбие в его характере. Неужели ты думаешь, что он будет уступчивым мужем?

— Нет, да я этого и не требую, но за то, что я даю ему, он должен платить мне тем же и той же монетой. Если для других он — повелитель и владыка, то любви жены он должен добиваться и стараться не потерять ее. Кто знает, легко ли ему это удастся.

Она говорила шутливо, но ее глаза блеснули, и в ней снова проглянули резкость и неподатливость, которые по временам пробивались сквозь ясную приветливость.

Зинаида искоса посмотрела на нее странно-мрачным взглядом. Она, окруженная поклонением красавица, богатая наследница, чувствовала только смиренную любовь к этому самому Рейнгарду, тогда еще неизвестному молодому человеку, а эта молодая женщина спокойно и уверенно ставила себя наравне с ним теперь, когда он стоял на вершине славы, и требовала, чтобы он еще добивался любви уже приобретенной невесты. Может быть, именно этим Эльза и привлекла Рейнгарда.

Эльза иначе объяснила себе ее молчание; она сказала торопливо, видимо, желая исправиться:

— Ты, вероятно, не так поняла меня. Я готова отдать жизнь за Рейнгарда…

— Но не поступишься ради него своей волей, — договорила Зинаида. — Это ты доказала еще ребенком при первой встрече с ним. Он хотел поцеловать тебя, и так как ты не давалась, то он, шаля, насильно сорвал у тебя поцелуй; другой ребенок покорился бы или заплакал, а ты в порыве гнева ударила его и потом сердилась в течение нескольких недель. Он уже тогда полюбил тебя.

Эльза опустила глаза, и яркий румянец залил ее лицо.

— Ах, это было ребячество!

— И тем не менее это имело решающее значение для вас обоих. Такой человек как Эрвальд не выносит безусловной покорности; она не имеет цены в его глазах. Ты же заставишь его, даже будучи мужем, постоянно домогаться твоей любви, — тебя он будет любить до конца.

В ее словах слышалась едва скрываемая горечь, и Эльза почувствовала это; но, прежде чем она успела что-нибудь ответить, отворилась дверь, и на террасу выбежал Перси с хлыстиком в руках; он только что вернулся с прогулки верхом, которую делал каждое утро со своим воспитателем. Он бросился к матери с такой бурной нежностью, точно не виделся с ней несколько дней. Зинаида открыла объятия ему навстречу.

— Вернулся, мой сорванец! — она нежно отбросила волосы с его разгоряченного лба. — Но разве ты не видишь тети Эльзы?

Маленький лорд только теперь заметил гостью. Он поспешил поздороваться с ней, но тотчас вернулся к матери и принялся с мельчайшими подробностями рассказывать о сегодняшней прогулке, а в заключение потребовал, чтобы мать ехала с ним после полудня на бега пони и ослов.

— Нет, мой милый, — возразила Зинаида, — ты ведь знаешь, что сегодня у меня гости, но я поеду с тобой кататься вечером.

— Гости? — Перси надулся. — Ах, мама, значит, я два или даже три часа не буду видеть тебя!

— Маленький ревнивец! — смеясь, сказала Эльза. — Ты думаешь, мама существует для тебя одного? Надо же уделить немножко внимания и другим.

— Нет, я ни с кем не стану делиться; мама только моя! — упрямо заявил Перси и обхватил мать рукой, точно защищая свое исключительное право на нее.

Зинаида привлекла его к себе и, поцеловав, ответила:

— Она и не хочет никому принадлежать, кроме тебя, мой Перси! Ты уже уходишь, Эльза?

— Я заеду еще к доктору Вальтеру и рассчитываю встретить у него моих спутников. Извини меня на сегодня.

— Так до свиданья, — сказала леди Марвуд, вставая и протягивая ей руку. — Когда приедет Рейнгард, передай ему привет от меня и от Перси.

Эльза поцеловала мальчика и ушла. Зинаида подошла к балюстраде и сорвала красную розу с куста, раскинувшего свои побеги по белому мрамору. Такой душистый пурпурный цветок получил когда-то из ее рук Рейнгард и рассеянно бросил, оставив его увядать на полу; но прекрасный, суровый горный эдельвейс, до которого можно было добраться лишь с трудом и с опасностью для жизни, он спрятал на своей груди как драгоценность.

Бедная роза! Она выскользнула из рук красавицы и упала на пол, но Перси поднял ее и воткнул в петличку своей бархатной блузы. Молодой лорд заволновался, услышав, кому Эльза должна передать поклон. Он хорошо знал, кто спас его в бурю, стоившую жизни его отцу; Эрвальд, о путешествиях которого он много слышал, был героем его детской фантазии. Поэтому он засыпал мать вопросами:

— Ты велела кланяться дяде Эрвальду, мама? Разве он уже здесь? И откуда тетя Эльза знает его? Ведь она только что приехала из Европы, а он уже так давно в Африке. Почему он приедет сначала к ней, а не к нам?

— Потому что тетя Эльза — его невеста, — тихо сказала мать.

— А! — удивился Перси. — Значит, он очень любит ее?

— Да, очень любит!

Мальчик продолжал расспрашивать, но не получил больше ответов. Взгляд Зинаиды был задумчиво устремлен вдаль. Еще раз всплыла перед ней любовь ее молодости, как светлый мираж, так долго стоявший на горизонте ее жизни; этот мираж в последний раз показался ей и рассеялся навсегда.

— Мама, ты плачешь? — воскликнул Перси, обвивая мать руками. Это заставило ее вернуться к действительности. Сквозь завесу слез, за которой скрылась ее мечта, она увидела прекрасное, полное жизни личико своего сына; она услышала испуганный, умоляющий голос: — Мама, мамочка, не плачь!

Зинаида в приливе нежности прижала сына и прошептала:

— Я не буду плакать! У меня есть ты, мой Перси, мое дорогое дитя, мое единственное сокровище!

Ласточки собирались уже в стаи, чтобы лететь через море, неся северу весть о близкой весне; пароход, вышедший из Александрии, держал курс тоже на север. Утро только что занималось. Пассажиры, приехавшие на пароходе с вечера, спали в каютах, и, кроме команды да капитана, стоявшего на мостике, на палубе были только один господин с дамой — новобрачные, возвращавшиеся из Каира в Германию. Пароход выходил в открытое море; город и гавань были еще отчетливо видны, но все было окутано холодными, бесцветными сумерками, только розовая полоска на востоке возвещала о близком восходе солнца.

Эрвальд обнимал рукой молодую жену, обвенчанную с ним всего несколько дней тому назад; они смотрели на уходящий берег. Они не шептались, не слышно было ребяческого любовного лепета; бурная и страстная натура Эрвальда придавала такой же характер его отношению к жене и сказывалась в его нежности.

Последние три года не произвели перемен во внешности Эрвальда. Та же высокая, сильная фигура, энергичное загорелое лицо, огненные, повелительные глаза — все было прежнее, только на лбу появилась морщинка, которой раньше не было и которую провели не вынесенные им труды экспедиции; эту глубокую, мрачную складку между бровями он привез с родины, с могилы друга.