Элинор Смит - Неблагоразумная леди

— Один. Не хочу развращать вас. Если все будет хорошо, подарю еще один на пятидесятилетний юбилей.

— Хмм… Мне приходилось видеть как-то в опере одну особу с платиновыми волосами; на ней был не один…

— Но у нее не было бриллианта на пальце.

— Честно говоря, на палец я не обратила внимания. Оно понадобилось для других выдающихся анатомических частей. Палец просто выпал из поля зрения.

— Дорогая, как же мне тебя не хватало, — произнес Даммлер, поднимая Пруденс с места.

Пруденс смутилась и, чтобы не выдать волнения, отвернулась к окну.

— Кажется, опять дождь, — произнесла она.

— Да, дорогая. Время в Файнфилдзе прошло впустую. Лондон без тебя оказался пустыней, а о Бате и говорить нечего, сколько я ни пытался измениться.

— Боюсь, к вечеру надолго зарядит, — протянула Пруденс, с деланным вниманием глядя на небо.

— Пруденс, почему ты смотришь в окно и делаешь вид, будто не замечаешь, что я называю тебя дорогой. Я жду, когда ты отреагируешь на это, чтобы объяснить все относительно моих намерений.

Сердце у нее забилось, она взволнованно посмотрела на него и смущенно проговорила:

— Я заметила.

Он обнял ее за шею, ладони у него были теплые и крепкие.

— Итак, Пруденс, никаких нравоучений? — весело обратился он к ней, и глаза у него заблестели.

— Сам ты ханжа! Давай твою оттоманку, и я покажу, кто из нас ханжа.

— Прекрати, Пруденс, смотреть на меня так своими голубыми глазами, а то сейчас зацелую тебя до смерти.

— Что за романтическая смерть! — воскликнула она, театрально раскрывая глаза, словно умирающая дива на сцене.

Даммлер потянулся к ней, но она отстранилась.

— Я немного встревожена этим цветочным изобилием. И пока не услышала сакраментальную формулу. «Мисс Маллоу, сделайте мне честь» — так она начинается, — напомнила она.

— Благоразумие до последнего вздоха? Нет, больше свободы я вам с Шиллой не дам. Ей место в гареме, а тебе — в Лонгборн-абби.

— Я полагала, что аббатство было любовным гнездышком и раньше. Особенно Лонгборн-абби.

— Змея подколодная!

— Если речь идет о приложении к уютному домашнему очагу и живописным уголкам в парке, это не по мне.

— Ты выйдешь за меня замуж, Пруденс Маллоу, с красотами или без оных.

Даммлер привлек любимую к себе и поцеловал со страстью поэта, впервые по-настоящему влюбленного.

Через некоторое время они сидели на диване; Даммлер обнимал Пруденс за плечи, и миссис Херинг и прочие родственники совсем вылетели у них из головы.

— Когда ты меня полюбила? — спросил он.

— Когда прочитала «Песни с чужбины». Чем я отличаюсь от прочих твоих поклонниц?

— Еще до того, как мы познакомились? Так все же причиной были не прекрасные зубы и вьющийся локон? А я считал, что я герой номер один, который развенчивается в десятой главе.

— Какое самомнение! Можно подумать, что я пустила бы тебя в мою книгу. А когда ты понял, что я не мужчина, не сестра и что жизнь без моего змеиного язычка тебе не в радость?

— Только когда уехал. В Лондоне я постоянно думал о тебе и радовался, только когда бывал с тобой, но я не понял, что это любовь. Я был счастлив с Шиллой в Файнфилдзе. Поначалу она вела себя замечательно. Разделалась со своим религиозным лицемером, как я и велел ей, как только он потребовал, чтобы она переписала его проповедь.

— Это ты Ашингтона припомнил?

— Кого же еще? Я терпеть его не мог. Но это зато открыло мне, что ты и есть Шилла, хотя я понял это, лишь когда стал искать для нее достойного любви героя. Я вдруг понял, что им могу быть только я сам и хочу быть с ней. Мы долго говорили, и я убедил ее, что только английский аристократ — а именно лорд Марвелмен — может спасти ее, так что, в конце концов, глаза у нее сделались большими, голубыми, и тут я все понял. Господи, каким глупцом я был все эти три месяца, Пру! Ну почему ты мне не сказала, что я тебя люблю? Голову даю на отсечение, ты это понимала.

— Да нет же. Когда ты стал навязывать мне Севилью, я не могла представить, что тебя тянет к классическому треугольнику.

— Да что Севилья, я же знал, что ты его не любишь. Он мог владеть разве что твоим телом.

— И ты не имел ничего против этого? — В голосе ее послышалась обида.

— Сейчас — да. А кто тот тип, что восхищался твоими плечами? Если эта змея Спрингер…

— Ты прихватил дуэльные пистолеты?

— Да я его голыми руками придушу! И всех тех, кто позволяет смотреть на тебя слишком пристально.

— Да почти все мои поклонники в Бате смотрят на меня слишком пристально по причине близорукости, свойственной в преклонном возрасте.

— Не отговаривайся, Пруденс. Ты и сама хороша. А эти старые развалины хуже всех. Я сначала не видел, как ты красива. Видишь ли, для меня это был особый опыт — влюбиться в женщину «шиворот навыворот», так сказать, изнутри; потому-то я и не сразу сообразил, что это любовь. Ты же сама знаешь, как я в былые времена смотрел на это. Меня соблазняло все чрезмерное, роскошные формы…

— Мог бы и не напоминать мне об этом, Даммлер. Никогда. Я думаю, ты и сейчас к ним не равнодушен.

— Нет, теперь мне нужна только ты. Я достаточно покуролесил по всему миру и теперь о многом жалею, но что было, то было. Да и как я могу думать о чем-то другом, когда каждый встречный мужчина влюбляется в тебя. У меня вообще времени на страсти не осталось — одна ревность. Разве что несколько минут в день на любовь к тебе.

Послышался шум у двери, и вошли Кларенс и миссис Маллоу.

— Чушь какая-то, — сообщил мистер Элмтри. — Никакой миссис Херинг и в помине здесь нет. Уилма таскала меня вверх-вниз, а там даже помещение никто не сдает. — Он остановился. По тому, как близко друг к другу сидели Пруденс и Даммлер, держась за руки, он понял, что в его отсутствие произошло что-то важное. — Что тут такое происходит? — подозрительно поинтересовался он.

— Лорд Даммлер попросил меня выйти за него замуж, дядюшка, — сообщила Пруденс.

— Я же говорил, что его надо немного поощрить, — заметил Кларенс, широко улыбаясь.

— Вот этого она и не делала, — голосом обвинителя изрек Даммлер.

— Она вечно раздумывает. Конечно, речь шла о королевском… впрочем, о чем тут говорить. Итак, ты теперь Пруденс Мерриман, маркиза Даммлер, так надо понимать? — Он с особым удовольствием произнес титул, словно примериваясь к нему. — А имя как было по тебе, так и останется. Не кажется тебе, Уилма, что она выглядит довольной?

Уилма радостно улыбнулась и обняла сначала дочь, потом не без смущения Даммлера.

Видя ее смущение, Даммлер сам обнял ее и проговорил:

— Вас я тоже люблю.

— Пруденс Мерриман — Благоразумная и Веселая — что ж, оба имени подходят тебе, — продолжил Кларенс.

— Еще одно имя, которому придется соответствовать, — со вздохом проговорила Пруденс.