Дженни Браун - Запретная страсть

— Испытайте меня. Я покажу вам, на что способна.

Лорд Хартвуд уселся на диван, в мгновение ока перевоплотившись из грозного корсара в директора театра.

— Посмотрим, посмотрим. Представьте, что вы находитесь в гостиной моей матери. Напротив вас — лорд Мамблторп. Это очень консервативный и узколобый джентльмен, Вы должны пококетничать с ним.

Элиза кивнула. Она подошла к другому дивану и, взяв кружевную накидку с диванных подушек, обвязала накидку вокруг талии наподобие платка, чтобы придать пышность своим формам. Надо сознаться, зад у нее стал и вправду ничего. Она застыла на минуту, входя в роль. Затем она тихо рассмеялась и принялась строить глазки и ломаться словно записная кокетка.

Лорд Хартвуд сидел, упершись в нее взглядом. По его лицу трудно было понять, нравится ли ему представление или нет. Вдруг он встал, подошел к Элизе, обнял ее и поцеловал. Поцелуй был долгим и чувственным.

У Элизы закружилась голова, но она сумела взять себя в руки. Она принялась сравнивать свои ощущения с теми, которые переполняли ее прошлой ночью. Какие у него были губы? Какой язык? Сегодня от него пахло кофе, тоже довольно приятный аромат. Но тут силы ей изменили, у нее едва не подкосились ноги. Хотя при мысли, что он откажется от ее услуг, увидев ее слабость, она тут же опомнилась. Представив, как, должно быть, целуется Вайолет, Элиза с холодной расчетливостью прижалась губами к его рту, прильнув всем телом к нему.

Поцелуй, казалось, длился целую вечность. Наконец он выпустил ее. Элиза отступила назад и перевела дыхание.

— Удивительно, как здорово у вас это получается, — признался Хартвуд. На его губах играла недоверчивая ухмылка, но в глазах блестел огонь настоящей страсти. — Никакого сдавленного вздоха, ни полуобморочного вскрика. Вы вели себя как опытная любовница. То, что мне нужно.

В ответ она молча кивнула. На большее у нее не было сил. Сердце билось взволнованно и быстро. Внутри ее полыхало горячее пламя. Да, непросто быть любовницей, особенно тогда, когда тебя переполняют настоящие чувства. Нет, ей ни в коем случае нельзя показывать, что он ей нравится, иначе все пропало. Он не сделает ее своей любовницей. Нет, нет, он ей нисколько не нравится. Это всего лишь театр, притворство, не более того.

Хартвуд был чутким актером. Заметив ее растерянность, он не без лукавства сказал:

— Надо бы попробовать еще разок. Вдруг я ошибаюсь, нужно удостовериться.

Его глаза озорно блеснули. На этот раз он усадил ее в высокое кресло. А сам устроился на ковре перед ней, опираясь руками на ее колени и положив голову прямо ей на грудь.

Чрезмерно вольный или дерзкий — как бы ни назывался его поступок, — но у Элизы от возбуждения все поплыло перед глазами. Однако, к ее удивлению тело помимо ее воли реагировало очень спокойно, даже равнодушно, как будто все это происходило не в первый раз.

— Ах! — с сожалением сказал Хартвуд, поглаживая пальцами лиф закрытого платья, словно желая проникнуть поглубже и дотронуться до ее груди. — Надеюсь, что мне позволят продолжить мой исследования. — Он вздохнул. — А почему бы и не сейчас?

— Нам некуда торопиться, — ответила Элиза, стараясь говорить как можно спокойнее. — Надеюсь, вы уже убедились в том, что роль любовницы мне вполне по плечу.

— Посмотрим, посмотрим. Хотя не стоит прибегать к столь поспешным выводам на основе таких скудных знаний. Если я возьму вас с собой, вам придется быть моей любовницей не пять минут, а целые две недели. Я хочу быть абсолютно уверенным в том, что вы меня не подведете.

Он опять лукаво усмехнулся, продолжая поглаживать ее грудь и внимательно разглядывая ее лицо. Еще минута, и у Элизы не хватило бы больше сил терпеть такую пытку. Она скинула бы его руку, все бы испортив. Но как раз в этот момент Хартвуд встал и отошел от нее.

— Пока достаточно. Не хочется искушать себя, а то вдруг мне изменит мое собственное хладнокровие. Все— таки мне непонятно: откуда вы взяли, что вы нисколько непривлекательны?

Стараясь выглядеть как можно приветливее, Элиза игриво, под стать тому тону, которым он задал свой вопрос, ответила:

— Разве можно быть красивой, имея столько веснушек, сколько у меня? Меня еще в детстве мальчишки дразнили конопатой. Моя тетушка перепробовала кучу средств и снадобий, чтобы мне избавиться от них. Бесполезно. А мои рыжие волосы? Что может быть еще ужаснее?

— Не мальчикам судить о женской привлекательности. И не тетушкам тоже. Только взрослый мужчина способен оценить ее по достоинству. Хотите верьте, хотите нет, но ваши веснушки… мм… очень вам идут. Если бы не нынешнее модное поветрие, многие мужчины, наверное, восторгались бы вашими рыжими волосами. Если бы вы чуть больше внимания уделяли собственной внешности, вы были бы очень красивы. Не следует недооценивать себя.

Элиза вся зарделась от смущения. Никто раньше так откровенно не льстил ей. Впрочем, в их маленьком городишке никто бы не осмелился на подобные комплименты.

— С другой стороны, — продолжал Хартвуд, — вы словно нарочно носите такое ужасное платье. Не платье, а самый настоящий наряд старой девы, махнувшей на себя рукой. Если вы поедете со мной, то придется коренным образом пересмотреть ваш гардероб. Ну кто поверит в то, что вы моя любовница, глядя на этот уродливый серый мешок, какой на вас? Впрочем, из этого положения легко можно выйти. По моему заказу опытная портниха сшила для Вайолет несколько новых летних платьев специально для поездки в Брайтон. Они по-пре— жнему здесь, у меня. Ничего не скажешь, она умела одеваться, как настоящая шлюха. Вкус еще тот. — Он печально покачал головой: — Наверное, это-то больше всего и привлекало меня к ней. Возможно, некоторые наряды подойдут и вам.

Элиза сильно сомневалась в его правоте, вспомнив пышные формы Вайолет, но не стала противоречить. Видимо, он еще колебался: брать или не брать ее с собой.

— Хорошо, я прикажу, чтобы к вам в комнату принесли ее сундук. Посмотрите, примерьте. Может быть, что-нибудь подойдет. — И решительно прибавил: — Встретимся через час. Поглядим, как вы будете смотреться в совершенно других платьях. На кого будете похожи.

Со странными, смешанными чувствами Элиза перебирала платья, которые по приказу лорда Хартвуда принесли к ней в комнату. Она бралась то за одно, то за другое платье, не зная, как ей быть. Все они были сшиты для той женщины, которая была не мнимой, а настоящей любовницей Хартвуда. Все платья были чудесными и такими же красивыми, как и Вайолет. Элизе стало обидно и завидно. Ах, если бы она хоть чуть-чуть походила на красавицу Вайолет! Но тут же она упрекнула себя. Разве ее мать не считалась очень красивой? И к чему привела эта красота? Она погубила ее мать. Да-да, погубила. Какое счастье, что она, Элиза, не унаследовала ее красоты! Вместо этого ей досталось нечто лучшее — благоразумие!