Дженни Браун - Запретная страсть

Так вот почему Эдварду было знакомо его лицо. Он видел судью на званом обеде у матери. Эдвард едва удержался, чтобы прямо не сказать все, что он думает по поводу самого судьи и тех законов, которые тот исполнял, и послать их куда подальше. Но у него все-таки хватило хладнокровия и ума, и он сдержался. Надо было действовать обдуманно, чтобы горячностью еще больше не навредить Элизе.

— Я все очень хорошо понимаю. — Эдвард старался говорить как можно спокойнее и внушительнее. — Итак, во что мне обойдется окончание этого неприятного дела?

Судья нахмурился:

— О залоге не может быть и речи. Обвинения очень серьезные.

— Но я говорю не о залоге. Я заплачу сколько нужно, чтобы замять дело. Вы будете хорошо вознаграждены. В отличие от моей матери, у которой совсем, нет денег, я могу позволить себе быть очень щедрым за оказанную вами любезность.

Судья встал:

— Наша беседа окончена, ваша милость. Сильное волнение, по-видимому, заставило вас забыть об уважении к суду.

Итак, подкуп не прошел. Эдвард выругался про себя. Надо было искать выход из тупика, куда он сам себя загнал. С притворной почтительностью и раскаянием он сказал:

— Ваша честь, я действительно немного забылся. Прошу меня извинить. Я нисколько не хотел оскорбить достоинство суда. Но перед тем как уйти, я хотел бы попросить вас об одолжении: не позволите ли вы мне навестить мисс Фаррел? Мне хотелось бы несколько успокоить ее. Не скажете ли вы, где ее содержат?

Судья кивнул:

— Можете ее увидеть. Это разрешается законом. Вы найдете ее под арестом на Кэмелфорд-стрит, 27. Мисс Фаррел будут там содержать вплоть до квартальной сессии суда.

Судья подал знак, что разговор закончен.

К счастью, мистер Катбертсон, констебль, не так строго смотрел на такое нарушение закона, как подкуп должностного лица. Врученный соверен заставил его сквозь пальцы смотреть на свой долг.

Опустив монету в карман, он повел лорда Хартвуда по темному грязному коридору. Спустившись по крутой лесенке в подвал, они дошли до камеры. Достав ключ, констебль отпер замок и с театральным видом распахнул дверь. Жестом пригласив Эдварда войти, мистер Катбертсон тихо сообщил ему, что вернется примерно через полчаса.

Эдвард с горечью сознавал, что Элиза попала в тюрьму по его вине, исключительно из-за его легкомыслия.

Но когда он увидел ее искаженные страданием глаза, что— то больно кольнуло его прямо в сердце.

— A-а, ты все-таки пришел. — Ее голос звучал глухо, уныло и совсем не походил на прежний. — Теперь ты будешь извиняться, каяться и говорить, как ужасно ты поступил и что впредь подобное никогда не повторится. Потом ты уйдешь, а я останусь здесь, одна.

— Я освобожу тебя, — возразил он.

— Конечно, освободишь, — согласилась Элиза. — Точно так же как мой отец купит мне экипаж с четверкой лошадей, после того как выиграет кучу денег за игорным столом.

— Элиза! — воскликнул Эдвард, задетый ее справедливым упреком. — Я не твой отец. Сознаюсь, ты была права насчет намерений моей матери, а я недооценил ее злобную изворотливость. Но я не оставлю тебя здесь. Я сделаю все возможное и невозможное, лишь бы освободить тебя. А когда все закончится и ты выйдешь отсюда, постараюсь, чтобы ты забыла о своих страданиях. Клянусь.

Но Элиза словно не слышала его.

— Угу, мне следовало быть благоразумнее и не поддаваться на твои обольстительные уверения. Ты честно предупредил меня, но я не придала значения твоим словам. Видимо, у меня народу написано любить человека, который в жизни руководствуется только собственными прихотями и желаниями. Мой отец одержим азартом игры, у тебя же несколько иные развлечения. Разве для тебя не было забавой вовлечь меня в игру с твоей матерью, чтобы как следует позлить ее? Но, не зная меры, ты настолько вывел из себя мать, что она решила отплатить тебе за все унижения. Находить удовольствие в оскорблениях и унижениях других — это жалкая радость слабых. Ты нисколько не думал о том, куда могут завести подобные игры и как могут из-за этого пострадать живые люди.

Ее слова проникали ему в душу и ранили ее. Однако Эдвард не считал себя таким плохим, каким она видела его. Протянув к ней руки, он взмолился:

— Элиза, твои упрёки справедливы. Я очень виноват перед тобой. Я вел себя очень глупо, и за мою глупость расплачиваешься ты. Но я вырву тебя отсюда, Элиза, а когда ты выйдешь, надеюсь, ты простишь меня.

Она слушала, печально склонив голову на грудь.

— Какое тебе дело до того, что я думаю о тебе? Ты предостерегал меня о том, как опасно влюбляться в тебя. Но я ослушалась твоего совета и сама себя наказала. Я жертва собственных желаний, а не твоих.

— Не говори так, Элиза. Мне невыносимо думать, что ты меня ненавидишь после той нашей последней ночи. Я должен был сделать тебе предложение, но все медлил, как трус. Я прочитал написанное тобой письмо. Я понимаю, как я виноват. Прошу тебя, прости меня. — Он упал перед ней на колени прямо на холодные каменные плиты. — Я совсем не так представлял себе этот момент, но откладывать больше нельзя. Элиза, я буду самым счастливым человеком на земле, если ты согласишься стать моей женой.

В ее широко, раскрытых глазах явно проглядывало удивление.

— Выйти за тебя, замуж? И до конца жизни страдать и мучиться, вместо того чтобы кое-как пережить этот несчастный случай и забыть обо всем? Ты, должно быть, не в своем уме.

В ее словах было столько горечи и муки, что Эдвард замер, пораженный силой ее страдания.

— Это всего лишь игра, не правда ли? Ты не можешь не играть. Тебе нравится дразнить мать или изображать нежность, чтобы я влюбилась в тебя. И вот теперь ты считаешь, что можно все уладить, если ты как следует сыграешь новую роль.

Он хотел было возразить, но не смог. С ужасом Эдвард понял, насколько она была права.

— Я тоже потеряла голову, — с горечью призналась Элиза. — Но все-таки я поняла, какая мне грозит опасность. Тебе удалось разбудить меня ото сна, в котором я спала до встречи с тобой. Я притворялась благоразумной, убеждала себя, что могу остаться с тобой и принять твою помощь. Увы, как же я обманывалась! Я полюбила лорда Лайтнинга, поддалась очарованию опытного сердцееда. Не зря тетушка, считая меня порывистой и страстной, наставляла остерегаться моего собственного характера. Увы, все ее предостережения оказались бесполезными. Я пошла в мать. Она вышла замуж за обаятельного джентльмена, привыкшего считаться только с самим собой. Мать наивно полагала, что сумеет переделать его.

Ее слова ранили, кололи и обижали, но Эдвард сдержался. Он понимал, что оправдываться бесполезно и бессмысленно. Ее вспыхнувший гнев был справедлив, и так же справедливы были ее упреки. Но не все еще было потеряно. Разве она не проговорилась, что любит его? Хотя еще вчера он все-таки сомневался, думая о том, как можно полюбить такого непостоянного и порочного человека, как он. Однако в эту минуту Эдвард с внезапной остротой понял, что только любовь Элизы отделяет его от полного нравственного падения.