Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды

Анна улыбнулась: удивительное дело — еще неделю назад, когда впервые за долгое время своих скитаний она услышала русскую речь, Анна расплакалась. И лишь умиротворяющий и размеренный тон, которым с нею говорил встречавший ее монах, внес постепенно в ее душу утерянное равновесие.

Она уже не верила, что конец ее злоключениям близок. Винченцо не солгал — проходя мимо полуострова, который называли мысом монастырей, «Армагеддон» сильно сбросил ход. Корабль буквально полз по узкому фарватеру, иногда почти опасно сближаясь с выступами скал, то острыми пиками торчавшими из воды, то едва заметно приподнимавшимися у самой поверхности моря и различимыми разве что по пене слабого прибоя ударявшихся в них волн. И, когда луна в очередной раз выглянула в просвет облаков, Анна разглядела один из таких уступов почти у самого поручня корабля и — прыгнула за борт.

Потом она еще какое-то время лежала на скале, обняв ее руками, словно опасаясь, что каменный пик исчезнет, растает так же бесшумно и таинственно, как корпус «Армагеддона» в короткой ночной мгле. Но корабль иезуитов ушел дальше, а Анна по-прежнему все еще ощущала всем телом нерушимую крепость земной тверди. И потом она стала взбираться вверх, пока не поняла, что преодолеть этот подъем не сможет: скала, в которую, казалось, были влиты монастырские стены, оказалась гладкой и поднималась над морем почти вертикально.

С рассветом на Анну натолкнулись монахи-рыболовы и с ужасом воззрились на нее, будто она была привидением или посланницей из преисподней. Уже потом Анне объяснили, что своим появлением она нарушила многовековой запрет на присутствие женщины в этих краях. Но исключительность ситуации, в которую она попала, заставила обитателей полуострова сделать для нее исключение и, как выяснилось позже, — не единственное. Даже соблюдая свой строгий устав, монахи давали приют людям, целыми семьями бежавшим от турецкого владычества.

А пока греки, нашедшие ее, взволнованно переглядывались и решали, что делать, Анна решила заговорить с ними. Судя по всему, русская речь была им знакома — монахи поняли, что у Анны есть важное сообщение, и, посовещавшись, поспешно удалились, чтобы вскоре вернуться. По-видимому, они получили одобрение своего игумена и на лодке отвезли Анну на другой конец полуострова, где находился, как поняла Анна, русский монастырь.

Монах-грек провел ее козьей тропой — Анна видела такие в Италии — в обход скалы, на которой стоял монастырь, в маленький глинобитный домик, располагавшийся за стенами монастыря. Уже после Анне рассказали, что там проводят время новоприбывшие, пока не будут введены в монастырь и не пройдут процедуру посвящения в братство. В домике оказалось сухо и чисто, в каждой из трех комнат было небольшое окно и стояло по одной простой деревянной кровати. В кухонном закутке Анна нашла посуду с питьевой водой, по вкусу — родниковой. Позже Анна отыскала этот родник, следуя пути, который каждый день проделывали монахи-огородники. К роднику приходилось идти в гору, но красота здешних пейзажей, чистый хвойный воздух и какая-то особая умиротворенность, исходившая от всего окружающего, превращали в глазах впечатлительной Анны ее поход за водой в паломничество.

Анне казалось, что она была довольно убедительна, пытаясь заставить монахов поверить в ценность ее информации. Но прошел день, прежде чем к ней пришли. «Наверное, греки не все поняли из моего сбивчивого и неполного рассказа», — решила Анна. Поэтому она немного растерялась, когда на пороге комнаты, которую она выбрала — меньшую, но на солнечной стороне (Анна так истосковалась по теплу!) — появились два монаха из стоявшего рядом русского православного монастыря и молча воззрились на нее. Незнакомая с суровыми правилами, издавна установленными среди расположенных на полуострове монастырей, она ждала большей открытости и, с великим трудом преодолевая охватившее ее снова отчаяние, поведала братьям свою историю. Однако на сей раз — устало и подробно, назвавшись своим полным именем и впервые изложив даже для себя самой свою историю от начала и до конца. Анна поняла — ее слушают внимательно, но ответа или хотя бы какого-то намека на него Анна не дождалась. Выслушав ее, монахи так же молча, как и пришли, удалились.

Но к обеду ее посетил молодой послушник. Он принес Анне пищу — отварные овощи и кувшинчик с вином. Так же молча, как и его предшественники, поставил еду на подоконник в комнате, которую занимала Анна, и ушел. Анна выбежала за ним следом и пыталась окликнуть и остановить, но тщетно — послушник быстрым шагом направился к монастырю и вскоре скрылся за его стенами. То же повторилось назавтра, и на следующий день. Анна была предоставлена сама себе, не зная, вняли ли приходившие к ней монахи ее предупреждениям, поверили ли ей. Все, что она могла делать сейчас — ждать.

Красное вино — не виноградное, с незнакомым Анне вкусом, отдаленно напоминающим земляничный аромат, успокоило ее. И постепенно напряжение отпустило Анну, она отдалась на волю обстоятельств, медленно приходя в себя. Впервые за этот год она получила возможность остановиться и одуматься. Передышка, которой ей казалось время, проведенное в Марселе, была скорее продолжением испытания. Там Анна не могла оставаться сама собою — ей приходилось помнить, что она играет роль мадам Жерар, и, даже обращаясь к детям, она вынуждена была таиться, скрывая свои письма и владевшую ею тоску.

И вот все кончилось. Как будто дали занавес, и гример подал влажную салфетку, чтобы она могла очистить лицо от чужой и тягостной для нее маски. До дома было еще далеко, но Анна уже чувствовала себя вернувшейся. Ее сны стали спокойными и продолжительными. В доме не было зеркал, но Анна и сама ощущала, что здоровье медленно, но верно возвращается к ней. Она питалась, как и монахи, один раз в день, в обед, но не испытывала голода — успокоение, пришедшее к ней, казалось, заполняло даже эти пустоты. День будто длился целую вечность, но без томительной тревожности, владевшей Анной весь прошлый год.

Почти неделю ее никто не тревожил, но и не препятствовал выходам из домика близ монастыря. И Анна видела, как размеренно и спокойно течет жизнь, так непохожая на ее собственную. С рассветом братья возделывали виноградники и ухаживали за посадками на огородах; хлеб в монастыре был свой — Анна однажды попробовала его. Конечно, она наблюдала за всем издали, — Анна чувствовала некое препятствие, которое не имела права преодолевать, но вместе с тем у нее не рождалось и давящего чувства одиночества, которое мучило ее все это время. Она вставала и засыпала под монастырский звон, и смиренно ждала решения своей участи.