Ольга Тартынская - Лето в присутствии Ангела

Дверь в сад действительно оказалось открытой. Запирая ее на щеколду, Лизавета Сергеевна вздрогнула: ей показалось, что в мокрой темноте сада мелькнул чей-то светлый силуэт. Несколько секунд она размышляла, унимая стук сердца. Любопытство и тревога превозмогли страх. Молодая женщина снова открыла дверь и высунулась наружу. Ее ночной чепчик тут же намок, но теперь она услышала голоса. Вернее, голос. Он доносился из садовой беседки и принадлежал Волковской. Пройдя несколько шагов в сторону беседки и промочив вдобавок спальные башмачки, Лизавета Сергеевна при очередной вспышке белого света увидела целующуюся пару. Испугавшись, что ее обнаружат, дама ретировалась в дом в еще более возбужденном состоянии. Она не разглядела того, кто был с Натальей Львовной. «Неужели это он?» Мысль о том, что это мог быть Nikolas, жгла раскаленным углем ее сердце. Постояв в темноте и подумав, Лизавета Сергеевна решилась на отчаянный шаг: она двинулась в правое крыло дома. Если Мещерский у себя, она найдет предлог, чтобы оправдать свое появление. Если его нет…

Лизавета Сергеевна кралась мимо гостевых покоев с замиранием сердца: что могут подумать обитатели дома, обнаружив ее в одной сорочке, с платком на плечах и в мокром чепчике, блуждающей в гостевой части? Комната Nikolas была самой дальней. Добравшись до нее, Лизавета Сергеевна прислушалась. Из-под двери просачивался бледный свет ночника, было тихо. «Мне бы только убедиться, что он здесь!» — думала растревоженная женщина. Она бесшумно приоткрыла дверь и тут увидела картину, от которой впору было упасть в обморок. Наверное, она так бы и сделала, если бы не опасность быть обнаруженной. Зажав рот рукой, бедная женщина замерла в неподвижности. У постели Nikolas сидела Нина с распущенными волосами. Его самого не было видно в приоткрытую дверь, но голос и руки его, сжимающие ладони Нины, Лизавета Сергеевна прекрасно узнала. Он тихо говорил что-то.

Лизавета Сергеевна всегда с трепетом и уважением относилась к личному миру детей, никогда не читала их писем, дневников, старалась без их на то позволения не вторгаться в их внутреннюю жизнь. Вот это врожденное чувство такта не позволило Лизавете Сергеевне пронаблюдать сцену до конца, да еще боль, тисками сжавшая ее сердце. Чуть пошатываясь, она побрела к себе. «Это тебе за любопытство, Лиза! Не стремись знать больше, чем следует. Это тебе за греховные помыслы, за порочное чувство… Господи, как больно…» Немного погодя, ее мысли переменили направление: «Да что же это делается в моем доме, пока я сплю?! Нина, Нина… Что же мне делать теперь: я не могу признаться, что видела их вместе…»

Гроза стихла. Уже снова ложась и перестав, наконец, дрожать, Лизавета Сергеевна уже рассердилась, вспомнив, что в испуге заперла дверь в сад. Пришлось вернуться. За мокрым стеклом двери в мутном свете она увидела два растерянных лица, Волковской и Налимова.

Дорогая Таня!

Нет слов, чтобы передать тебе то многообразие чувств, которые меня переполняют. В моем доме, как и в моей душе, происходят разные странные события. Как же мне не хватает здесь тебя с твоим здравым смыслом и неиссякаемым оптимизмом. Дождусь ли я нашей встречи?

Я напоминаю человека, неожиданно прозревшего. Весь мир вокруг я вижу в ином свете, нежели раньше. И какая же это мука, душа моя, видеть все. Где блаженное состояние покоя, ведомое мне доселе? Я много знаю чужых тайн, и этот груз порою кажется мне непосильным.

Я уже писала тебе ранее, дорогой друг, что Нина вот уже вторую неделю терзает меня просьбами об отъезде из Приютино. Я не знаю, как мне поступить. Тетушка Алина зовет ее к себе в подмосковную, и Нина уцепилась за это предложение. Ее что-то мучает, она много плачет и (только молю, никому ни слова!), кажется, виной всему твой племянник. Вернее, то чувство, которое Нина испытывает к Nikolas. Я подумывала удалить его из имения, но не нашла достойного предлога, чтобы не обидеть юношу да и тебя, мой ангел.

Нина призналась мне, что открылась в своих чувствах молодому человеку, который (по ее же словам) вовсе не подавал ей повода это делать. Nikolas поступил весьма благородно с моей девочкой, он деликатно и чутко повел отношения: отвергнув ее чувство, постарался не оскорбить его. Но и не подал ни малейшей надежды. Юноша сослался на то, что сердце его давно принадлежит другой. Что ты скажешь на это, дорогая Таня? Я измучалась совсем. Давно уж пора исповедоваться, но о. Владимир в отъезде, да и не готова я, смутно на душе. Знаю, что сразу станет легче, и все же хочется подготовиться.

В какой-то момент мне показалось, что я укрепилась духом, и теперь ничто мне не грозит. Однако моя женская натура, мое живое «я» дают знать о себе, и как далека я теперь от духовного совершенства! Милая моя, если бы можно было все сказать! Даже Господу я не могу доверить свои мечты, свои сны, о, я несчастная, порочная, грешная! Ты, конечно, посмеешься надо мной, как всегда. Как хотела бы я с твоей легкостью относиться к некоторым вещам! Приезжай, душа моя, как жаждет мое сердце видеть тебя и отдохнуть возле тебя!

Зачем, зачем Господь создал нас такими слабыми, что даже возраст и опыт не придает сил в борьбе с естеством?

Да, душа моя, еще я хотела тебе сообщить, что доктор Крауз просит у меня руки Маши. Вот еще одна задача, которую надо поскорее решить. Ты знаешь, Крауз — не обычный охотник за приданым. Он любезный, воспитанный, образованный и вполне еще молодой. С деньгами, что тоже немаловажно. У него свой дом в Москве. Конечно, в Машу влюблен твой Сергей, но, моя дорогая, ты знаешь, как это безнадежно. Я вполне доверительно говорила с Машей, она не питает к Сергею никаких чувств, кроме дружеских. Неволить ее я не хочу. Что касательно Крауза, то здесь, мне кажется, есть надежда. Одно препятствие: его недворянское происхождение. Конечно, для московского синода тетушек это очень важно, а для меня так нет. Что посоветуешь ты? Я буду ждать письма.

Ах, душечка, как быстро проходит жизнь! Дети уже совсем выросли… Кабы мне хоть еще раз подержать у груди моего младенца! Не могу смириться с тем, что все уже позади.

Всегда твоя Лиза.

P. S. У нас неделю шли дожди, все немного нервничали от этого, но сейчас погода установилась.

Отъезд Нины был решен, Лизавета Сергеевна хлопотала о сопровождении, о лошадях. Вместе с Ниной отправлялась madame, которая мечтала о встрече с подругой, служившей в доме тетушки Алины.

Незадолго до этого произошла следующая сцена. Лизавета Сергеевна как-то вышла в сад посмотреть, какие разрушения произвели грозы и ливни в ее цветниках. Дождь прекратился, солнце испаряло лишнюю влагу, и над землей поднимался пар. Деревья блестели свежепомытой листвой. Приходилось высоко поднимать юбки, чтобы они не намокли. Песчаная дорожка была сырой и скрипела под ногами. Лизавета Сергеевна с удовольствием вдыхала напоенный влагой и свежестью воздух и подставляла под солнце улыбающееся лицо.