Лора Эштон - Тайна «Прекрасной Марии»

Мама Рэйчел схватила со спины мокрое полотенце.

— Холлис де Монтень, ты настолько лицемерна, что не хочешь сказать, что у тебя есть против нее.

— Нет.

— Так! — Мамочка хлестнула Холлис по ногам полотенцем. — Ты дашь утопить свою мать, не желая рассказать про Адель?! Что ты знаешь об этой женщине?

— Как ты смеешь? — Холлис подпрыгнула на одной ноге. Ты животное, я прикажу тебя высечь.

Старая няня опять хлестнула Холлис, теперь уже по спине.

— Я держу тебя за ребенка, и ни один из моих детей не будет вести себя так, как ты.

Полотенце еще раз опустилось на Холлис, и она сдалась.

— Ты не дашь этой женщине причинить зло твоей матери, — повторила Рэйчел. — Ты сделаешь это, даже если ты хочешь гореть в огне с величайшими грешниками; иначе я буду лупить тебя, до тех пор, пока ты не сможешь сидеть.

Холлис метнулась за кровать, испуганно глядя на разъяренную няню. Если у Холлис и была совесть, то этой совестью была Мама Рэйчел.

Мама перекинула полотенце через руку и пошла вокруг кровати.

— Ладно, ладно, — взмолилась Холлис. — Оставь меня в покое. Я разберусь с этой Аделью.

Мама хлопнула в ладоши.

— Ну вот и хорошо, я знала, что в тебе есть совесть. Когда надо, ты всегда сделаешь то, что просят. Теперь давай я затяну твой корсет.

Холлис ухватилась за кровать, но промолчала. Мама Рэйчел завязала шнурки корсета, и Холлис с облегчением выдохнула.

— И оставь свою сестру и мистера Превеста в покое, а не то я расскажу твоему отцу, что ты собиралась сделать. Это разобьет его сердце, но я уверена, что он не возьмет тебя на бал в Вашингтон. Подумай об этом.

С этими словами Мама победоносно удалилась, оставив Холлис наедине с больной спиной и задетым самолюбием.

Холлис рассматривала Адель Скаррон, сидевшую по другую сторону обеденного стола. Когда Холлис сняла траур, Салли заказала переделать для Адели некоторые из платьев полутраурных оттенков, и сейчас она была в платье лилового цвета с глубоким декольте и полоской кружев, придающей ему определенную скромность, соответствующую данной ситуации.

Холлис была «очарована» тем, что в сочетании с этим цветом кожа Адели приобретала бледно-желтый оттенок. «Маленькая лгунья. Как она могла подумать, что папа будет потакать всем ее причудам?»

Мама Рэйчел утвердила Холлис в роли ангела мести, но видя ухмылки и глупые улыбки, которыми Адель одаривала сидящего с другого конца стола смущенного Поля, Холлис поняла, что ее это начинает забавлять. Она положила вилку и, обращаясь к Адели, задумчиво произнесла:

— На твоем месте я бы не торопилась снимать траур так скоро.

Адель посмотрела на нее широко открытыми, отливающими позолотой глазами, выражающими подчеркнутую абсолютную невинность.

— А почему нет? Прошел почти год, и если мадам де Монтень считает это нормальным…

— Хорошо, за исключением того момента, — сказала Холлис голосом мягкого наставника, — что лиловый — такой неприятный цвет. Особенно когда у девушки кожа с желтоватым отливом. Если ты захочешь, я бы с радостью помогла тебе выбрать что-нибудь более подходящее.

Адель смутилась. Эмилия захихикала в поднесенную к губам салфетку. Фелисия, которая давно хотела добиться временного перемирия со старшей сестрой, решила привести Адель в еще большее замешательство и добавила, придав при этом своему голосу максимум иронии:

— Боюсь, что мама так сильно хотела избавить тебя от затрат на новые платья, что забыла подумать об адекватности цвета.

Адель закипела от сознания того, что ее тщательно подготовленный план рушится, а также от сонного взгляда, который она случайно поймала на лице Поля, когда он буквально выскочил из спальни своей жены. В этот момент она почувствовала, что невыносимо устала.

— Я ни у кого из вас не прошу помощи! — бросила Адель резко и с такой силой воткнула нож в мясо, что он заскрипел по тарелке.

Люсьен ухмыльнулся, а тетя Дульсина была крайне удивлена.

— Мне кажется, они не хотели вас обидеть, душечка, — проговорила она.

Для нее — бесхитростной и глуповатой — в этих словах ничего дурного не было, и уж конечно, лиловый смотрелся отнюдь не соблазнительно на этой малышке. Но что-то в грубоватой ухмылке Холлис и в веселом настроении Люсьена и Фелисии подсказывало ей, что здесь несомненно было что-то глубокое. Тетушка Дульсина беспомощно вертела головой, смотря то на Адель, то на Поля.

— Я уверен, что Адель в состоянии сама выбирать себе туалеты, — сказал Поль, одарив Холлис уничтожающим взглядом. Он не очень понимал, за что его дочь не любит Адель, и от сознания этого чувствовал себя довольно пристыженным. Не терпящим возражений голосом он предложил сменить тему разговора.

— Дэнис, я хотел бы поговорить с тобой после ужина, да не нервничай, ты! — добавил он уже шепотом. — Твоя мать защищает тебя в суде.

Поль посмотрел на Баррета и решил, что было бы лучше убить двух зайцев сразу.

— Баррет, я хочу, чтобы ты присоединился к нам. Если Дэнис собирается платить за обучение своей Дины у мадам Беллок, ему бы неплохо было знать, как идут дела.

Адель, затаив гнев, доедала ужин, а Холлис, остановив на ней полный антипатии взгляд, ушла в себя, размышляя, как провести время.

Так как Салли отсутствовала, Холлис попросила женщин удалиться, как только Тестут начал убирать со стола. Сама же она подстерегла Адель у двери гостиной:

— Давай на время оставим в покое моих сестер и тетушку.

— Я не обязана с тобой говорить, — вспылила Адель.

— А жаль, я надеялась, что ты расскажешь мне об одной своей подруге, — сказала Холлис, — Терезе Д’Обер.

Только короткий резкий вдох указывал на то, что Адель знает, о ком идет речь.

— Я не знаю никого с таким именем, — сказала она отчетливо.

Холлис недоверчиво взглянула на нее и насильно взяла под руку.

— Почему бы нам не пойти в гостиную, я бы освежила твою память.

Адель недовольно отняла свою руку, но тем не менее прошла за Холлис в гостиную, зло шурша лиловыми юбками по дубовому полу.

— Вот почему я рекомендовала тебе не снимать траур так быстро, — намекнула Холлис. — Я думала, ты побудешь в трауре по Терезе… Ведь она же умерла во Франции.

— Ты слишком много на себя берешь, — прошипела Адель, но Холлис заметила, что ей потребовалось усилие, чтобы держать себя в руках.

Холлис удобно уселась на стуле.

— Что ты сделала с настоящей Аделью? — требовательно спросила она. — Ты убила ее так же, как хотела убить мою мать?

— Это была скарлатина.

Адель, сжав губы, взяла себя в руки.

— Тереза умерла от скарлатины, она была моей компаньонкой.

— Мне показалось, ты сказала, что не знаешь ее.

— Нельзя удержать в памяти все.