Лора Эштон - Тайна «Прекрасной Марии»

Миссис Фордхук, полная женщина, которая играла «MY FATTU LOOKS UP TO THEE» на клавесине, подошла к Клодин и сжав ее руку, прошептала:

— Да благословит вас Господь, моя детка. Ваш муж хороший человек, это можно определить по одному его виду.

— Если бы эта леди знала, о чем я думал, — Баррет покачал головой. — Церковь самое неподходящее место для подобных мыслей.

Клодин рассмеялась.

— Я полагаю, она догадывалась. Мне кажется, что жена священника должна знать очень много о жизни, хочет она того или нет.

Клодин начала чувствовать себя раскрепощенной в огромном ресторане, куда Баррет пригласил ее на свадебный обед. В зеркале с золоченой рамкой напротив их столика она увидела себя и ужасно себе не понравилась в этом синем берете — новомодной шляпке на ее голове. «Я никогда в жизни больше не надену шиньон, — подумала она, — как вообще-то странно».

После обеда они вернулись в отель, где Баррет уже зарегистрировал их как мистера и миссис Баррет Форбс из Чарлстона. Как только за ними закрылась дверь, Баррет тут же стянул с нее ее шляпку и запустил ею в другой конец комнаты.

В доказательство своей преданности он обещал Клодин взять ее в оперу вечером в Парк Театре; и теперь был полон решимости получить награду авансом.

Клодин, переполняемая счастьем, упала сначала к нему в объятия, а затем на мягкую пуховую кровать. В полутропическом климате Нового Орлеана никто не спал на пуховый перинах. Она удовлетворенно вздохнула, когда непривычная постель поглотила ее и окутала теплом. За окном шел снег.

— Может, мы смогли бы провести наш медовый месяц в этой кровати, — прошептала она, пытаясь залезть под покрывало и согревая свои замерзшие руки о Баррета, который шутливо визжал.

Баррет оторвал так любимые им пальчики от своей спины, в силу того, что они были ужасно холодные, и начал растирать их в своих ладонях.

— Если это издевательство не прекратится, миссис Форбс, я попрошу свою сестру Алису приготовить раздельные комнаты.

— А я думала: это как раз то, для чего люди женятся, — проворковала Клодин, — чтобы было где погреть руки, кстати, ноги у меня тоже замерзли.

— Я куплю тебе грелку. Ну-ка иди сюда.

С нарастающим энтузиазмом начал он целовать ее в шею и плечи.

Клодин полностью отдалась его власти… У нее были пуховая кровать и Баррет, поцелуи которого уже сместились к замерзшим пальцам ног. Клодин тихо засмеялась.

— Я считала, что после женитьбы человек приобретает солидность. То, что ты делаешь, — это не солидно.

— Чем дальше, тем меньше солидности ты во мне увидишь.

Он уселся на кровать, скрестив ноги и положив ее ножку себе на бедро. Он начал что-то говорить ей, но вдруг резко потянул ее за голени на себя. Со смехом Клодин соскользнула по кровати в его сторону.

— Я думал об этом каждую минуту с тех пор, как мы сели в вагон поезда, — заявил Баррет.

Клодин протянула к нему руки, и он улегся на нее сверху.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — прошептал он.

Клодин нежно задышала ему в ухо, пока его руки неустанно двигались по ее телу, исследуя то, что он уже знал досконально. Она уткнулась губами в его плечо, расслабляясь в тепле его тела, лежащего на ней. Она пододвинула его поближе, собственнически сцепляя руки у него за спиной. Баррет продолжал ласкать ее теперь уже и руками и губами, медленно, но верно поднимая ее на вершину блаженства и зажигая в ней желание.

Клодин наблюдала, как из твердого, солидно выглядящего человека, совсем недавно сидевшего напротив нее в ресторане, он постепенно превратился в воплощение страсти: лицо залито краской, тяжелые веки полуопущены, рот приоткрыт от избытка переполнявших его чувств. Ей стало интересно, неужели с ней происходят подобные же перемены, когда она занимается любовью. Но все ее страхи, все тайные замыслы — все исчезло, когда она открыла свое тело Баррету и позвала его.

Две недели спустя Клодин и Баррет сошли на берег в Чарлстоне.

Она все еще цеплялась за его руку, но неделя в Нью-Йорке и неделя в пути были переломным моментом. Никто не заподозрил, что она пытается избавиться от своего происхождения, никто не усомнился в том, что она белая. И поскольку мир принял это, Клодин начала думать, что это действительно так.

Чарлстон был холодный и сырой, но на стенах домов, выходящих на гавань на реке, лежали солнечные лучи. Черный рабочий помахал им шляпой из-за ряда экипажей, заполнивших все побережье около дока.

— Мистер Баррет. — Негр, продираясь сквозь толпу, шел к ним и широко улыбался. — Хорошо снова видеть вас дома. В округе все ошалели от такого сюрприза. Ну а по правде, все были рады, когда узнали, что вы везете домой жену. Вам досталась хорошенькая.

— Клодин, это Джон, — представил Баррет негра. Он строго посмотрел на негра и непроизвольно рассмеялся.

— Мисс Клодин, — пропел Джон, — вы как раз то, что нужно было мистеру Баррету. Пойдемте со мной. Вы усаживайтесь в экипаж, а я принесу остальные вещи.

— Я боюсь, будут ходить слухи по поводу свадьбы, — сказал Баррет, когда укутал жену в покрывало в стоящем у пристани экипаже. — Тут все хотели прибрать меня к рукам. Представляешь, каково им сейчас.

Клодин надеялась, что они пощекотали нервы его сестре своей женитьбой, но она сомневалась насчет остальных. Алиса послала письмо на адрес отеля, который ей оставил Баррет, выражая сомнительные поздравления, и пожелания, что он в свои-то годы не сделал ничего дурного и глупого. Несомненно, его жена захочет сделать всевозможные модные изменения в старом доме, но она решила оставить этот вопрос на Клодин, так как она сама всего лишь сестра. Эти строки замыкали список ценных указаний и изменений.

Переезд из Чарлстона в «Гусхил» — родовое имение Форбсов занял чуть больше часа, но Клодин почти заснула, когда Джон остановил экипаж напротив величественного дома из красного кирпича с лестницей, серпантином спускающийся к реке от портика с белыми колоннами.

Было уже темно, и по обеим сторонам подъездной аллеи, как, впрочем, и на двери, горели огни. Как только раздался скрип колес, входная дверь распахнулась и из нее высыпала толпа чернокожих в сопровождении белой женщины в сером шелковом платье и чепце на голове. У нее были песочного цвета глаза, как у Баррета. На лице у нее было написано полное ко всему недоверие. Она посмотрела на часы на цепочке, висевшие у нее на шее.

— Ты очень поздно приехал, Баррет.

— Алиса, ты же знаешь, что не я веду пароход. — Баррет вылез из экипажа и помог Клодин.

— Клодин, это моя сестра Алиса, Алиса, это Клодин, и мы очень устали и проголодались.

— Я не удивляюсь; путешествовать на всех этих поездах и останавливаться в отелях…

— Это было неделю назад, — сказал Баррет.