Эльза Вернер - Руны

Он проговорил это несколько отрывистым, торопливым тоном и быстро оборвал разговор.

— Посмотри, Филипп, те вершины уже ближе к нам, там скоро должен открыться фиорд [1] Фиорд — узкий и сильно вытянутый в длину, глубокий морской залив с крутыми и высокими берегами. (Здесь и далее — прим. ред.). , а при входе в него — пристань. Ландшафт как будто меняется к лучшему.

Они перешли на среднюю палубу, где собралась большая часть пассажиров. Курт обратил все внимание на горы, очертания которых теперь ясно и отчетливо выступали из дымки. Редер сначала тоже направил на них свой бинокль, но потом принялся рассматривать общество путешественников; по-видимому, он кого-то искал и нашел, потому что его глаза все время направлялись в одну точку на палубе.

Немного в стороне от остальных сидела пара, очевидно, специально выбравшая это место, чтобы уединиться. Даме с хорошенькой фигуркой в светлом дорожном костюме было, видимо, лет двадцать, не больше; черты ее лица с розовыми щеками и светло-карими глазами были довольно неправильны, но чрезвычайно пикантны и привлекательны; ее светло-каштановые волосы были завиты в мелкие локончики. Мужчина, находившийся рядом с ней, тоже был еще довольно молодым, но не особенно симпатичным. Очень высокого роста, белокурый и очень чопорный и степенный, он сидел как сторож возле своей спутницы, которая, казалось, была не в духе; на его замечания он получал лишь короткие и недовольные ответы, а чашка бульона, которую он велел подать, была отвергнута нетерпеливым движением руки; наконец, когда он вздумал придвинуть свой стул ближе к ней, потому что ему мешало солнце, она внезапно раскрыла свой зонтик с таким треском и так энергично, что бедняга отшатнулся в сторону и потер нос, задетый кончиком спицы. После этого он старался держаться на почтительном расстоянии и утешился тем, что сам выпил не принятый ею бульон.

Школьные товарищи наблюдали эту маленькую сценку. Курт с трудом подавил улыбку.

— Ты заметил эту пару? — спросил Филипп вполголоса. — Они сели в Бергене. Я пробовал, было заговорить с дамой, но супруг сразу вмешался и объяснил мне знаками, что они не понимают по-немецки. Он буквально не подпустил меня к жене и поскорее увел ее подальше. Неприятный человек!

Курт окинул супругов критическим взглядом.

— Ты думаешь, это муж и жена?

— Разумеется! Кто же иначе? Однако она обращается с ним почти грубо, а он явно стережет ее. Он все время ходит за ней по пятам и выходит из себя, если ей кланяются. Просто тиран!

— Успокойся! — Моряк улыбнулся. — Ты же говорил, что женщины для тебя больше не существуют.

Редер на минуту смутился, однако быстро овладел собой и с чувством ответил:

— Для меня существуют все, кто страдает, потому что я сам страдал. Эта молодая женщина, без сомнения, — жертва обстоятельств; одному Богу известно, что свело их с мужем.

— Может быть, то же, что свело тебя со сбежавшей невестой. Впрочем, вся эта вымышленная тобой драма — не более как пустая фантазия. Прежде всего, это не муж с женой; если бы этот чопорный субъект имел права супруга, он не позволил бы так с собой обращаться. Во-вторых, эта молодая особа совершенно не похожа на жертвенного агнца: она защищается, по крайней мере, хоть зонтиком, ведь он хлопнул перед физиономией бедняги, как ракета. Тише, они идут!

В самом деле, дама поднялась и направилась как раз в ту сторону, где стояли два товарища; мужчина последовал за ней как тень. Она облокотилась на борт и стала смотреть вдаль, на горы, потом что-то потребовала у своего спутника, чего у него, очевидно, не было, потому что он с сожалением пожал плечами.

Тогда Курт без церемоний взял из рук товарища бинокль и с вежливым поклоном преподнес его даме, бегло проговорив по-норвежски:

— Вот, позвольте предложить вам, фрейлейн, отличный бинокль.

Дама, казалось, очень удивилась, услышав родную ей речь из уст немецкого моряка, но взяла бинокль и сразу направила его на какой-то определенный пункт.

— Что, собственно, вы ищете, фрейлейн Инга? — спросил ее спутник.

— Хочу рассмотреть, стоит ли у пристани пароход, который курсирует по фиорду.

— Разумеется, стоит. Ведь это остановка для тех, кто едет в Рансдаль. Но нас это не касается, так как мы едем в Дронтгейм.

Инга взглянула на него, и в ее глазах сверкнуло что-то вроде злорадства.

— Надеюсь, вам будет весело в Дронтгейме, господин Ганзен! — ответила она, а затем обернулась к моряку и возвратила ему бинокль. — Благодарю вас! Вы говорите по-норвежски; вероятно, вы уже не раз бывали в наших краях?

— Нет! Я еду к товарищу, но в Норвегии я впервые, и надеюсь скоро увидеть что-нибудь поинтереснее, чем этот бесконечный однообразный берег, которым мы любуемся все утро.

Барышне, очевидно, не понравилось это замечание, потому что она заявила с вызовом:

— Напрасно. Наши берега очень красивы!

— О вкусах не спорят, я нахожу их скучными. Я много перевидал и потому отношусь ко всему критически.

Инга, очевидно считавшая, что в ее отечестве надо восхищаться всем без исключения, бросила на него возмущенный взгляд и обратилась к Редеру с вопросом:

— Вы тоже так критически настроены?

Филипп, у которого так бесцеремонно забрали бинокль, напряженно вслушивался в разговор, хотя не понимал ни слова. Это прямое обращение к нему смутило его, и он беспомощно взглянул на Курта. Тот поспешил объяснить, что его спутник не знает норвежского языка.

— Так спросите его; я хочу знать его мнение, — сказала Инга тоном диктатора.

Моряк повиновался приказанию и обратился к своему школьному товарищу по-немецки:

— Эту барышню зовут Ингой, она не замужем, потому что этот белокурый ангел-хранитель, следующий за ней, некий Ганзен, называет ее фрейлейн. Так вот Инга желает знать, как тебе нравится ее родина. Скажи, что это рай; она будет довольна.

— Чудная, великолепная страна! — начал Филипп с восхищением к великому удовольствию Инги, угадавшей значение его слов по его тону и выражению лица.

— Он находит Норвегию чудной, великолепной страной, — перевел Курт, — хотя еще совсем не видел ее, так как все время лежал в каюте, страдая морской болезнью.

— Очень сожалею! — благосклонно ответила молодая особа — и очень жаль, что он не говорит по-норвежски. Переведите ему это.

— Барышня сожалеет, что ты не говоришь по-норвежски, — снова перевел Курт. — Ей хотелось бы поговорить с тобой, потому что она находит тебя в высшей степени интересным; особенно же ей нравится грустное выражение твоего лица. По-видимому, ты произвел на нее глубокое впечатление.

Филипп вспыхнул от удовольствия. Ему и в голову не приходило, до какой степени неточно был сделан перевод, и он поклонился с просиявшим лицом, приложив руку к сердцу. Между тем долговязый Ганзен с нескрываемым неодобрением слушал разговор, из которого понимал только то, что было сказано по-норвежски, однако не осмеливался помешать ему — он все еще ощущал укол зонтика, но был явно очень рад, когда молодой моряк, наконец, простился.