Эльза Вернер - Руны

Это был светлый, прозрачный березовый лес, насквозь пронизанный золотым солнцем. Курт пошел наугад по первой попавшейся дороге, и безошибочное чутье влюбленного помогло ему. Не прошло и четверти часа, как в отдалении среди деревьев он увидел светлое платье и узнал Ингу; она сидела на мшистом камне к нему спиной.

Фернштейн стал подходить осторожно, как охотник, не желающий спугнуть дичь; в лесу стояла глубокая тишина; солнечный свет, пробиваясь сквозь прозрачную зеленую завесу березовых ветвей, ложился золотыми пятнами на мшистую почву и кусты папоротника. Не слышно было ничего, кроме жужжания и стрекотанья насекомых; оно казалось тихой, таинственной песней уединения.

Курту посчастливилось подойти к девушке совсем близко, не выдав себя ни звуком; вдруг он быстро спрятался за ствол березы, потому что Инга слегка повернулась, и это позволило ему увидеть ее профиль. Она была в том самом восхитительно украшавшем ее платье, которое было на ней в воскресный день, когда они расстались. Она сидела, прислонившись к березе, сложив руки на коленях, точно прислушивалась к тихому жужжанию и шелесту вокруг. Курт отчетливо видел ее изящную фигурку, хорошенькую головку, но в ее лице уже не было прежнего капризного, шаловливого выражения; маленький розовый ротик приобрел странно печальную черточку, а карие глаза серьезно и грустно смотрели на пронизанный солнцем лес. Вдруг из этих глаз показались две слезинки и покатились по щекам. Девушка обеими руками закрыла лицо и начала всхлипывать. Увидев это, Курт бросился вперед так стремительно, что через мгновение был уже возле вскочившей от неожиданности девушки и воскликнул:

— Инга!

Она стояла дрожащая и растерянная; тот, о ком она только что думала, вдруг очутился перед ней. Когда же она опомнилась и собралась убежать, как робкая лань, было уже поздно — Курт схватил ее за руки.

— Инга, почему вы сейчас плакали?

— Лейтенант Фернштейн, что вам… как вы сюда попали? — девушка попыталась высвободить свои руки, но он крепко держал их.

— Сначала ответьте на мой вопрос!

— Я не плакала! Что значит это нападение? — Резким движением Инга вырвалась и стояла перед Куртом такая же суровая и полная вражды, как во время их последнего свидания, но моряк больше не позволил себя обмануть; теперь он оказался прозорливее и понял причину этих слез.

— Я не мог дольше выдержать! — страстно заговорил он. — Я неделями плавал с Бернгардом на его «Фрее», но почти ничего не видел вокруг. Зачем мне все красоты севера, когда моя северная роза показывает мне только шипы и так сурово гонит меня от себя! Инга, неужели я должен буду заплатить счастьем целой жизни за глупую шутку?

Эти слова выражали такую горячую, искреннюю мольбу, что на этот раз не остались не услышанными. Маленькая капризная Инга тоже одумалась; и она в последние недели глубоко раскаивалась и тосковала так же, как и этот «преступник», стоявший теперь перед ней и моливший о прощении. Она не оттолкнула его, а только тихо сказала:

— Вы причинили мне страшную боль!

— В самом деле? Значит, вы были не совсем равнодушны ко мне? Значит, ты уже немножко любила меня, Инга? К кому относились сейчас твои слезы? Ты плакала по мне?

Девушка подняла опущенную головку, в которой уже проснулась ее задорная шаловливость, и полугневно, полунежно ответила:

— По тебе, злодей!

С криком восторга Курт обнял ее; теперь он видел и чувствовал, что у его «северной розы» были не только шипы; она источала свой аромат, раскрываясь во всей своей красоте навстречу его ласкам.

Они забыли время и все на свете, пока, наконец, Инга не напомнила:

— Пора домой, а то весь Леркхолм поднимется на ноги и бросится искать меня. Но что скажут папа и мама, когда я вдруг приведу им из лесу совсем чужого человека и представлю его как их зятя? Я ведь не больше двух раз упоминала твое имя в письмах из Рансдаля.

— Рано или поздно должны же они заполучить какого-нибудь зятя! А их собственный выбор оказался не особенно удачным — Аксель Ганзен далеко незавидная личность. Как ты думаешь, неужели я проиграю в их глазах по сравнению с этим долговязым чудом с соломенными волосами?

Инга посмотрела на него, сморщила носик и возразила с самой прелестной язвительностью:

— Это еще вопрос. Пусти, Курт! Не смей так непочтительно целовать меня, я еще не твоя невеста и не допущу никаких вольностей, ты это знаешь.

— О, я буду к тебе невероятно почтителен! — заверил Курт, продолжая «непочтительно» целовать ее. — Я буду безгранично уважать свою будущую супругу, вот так, например!

Он схватил девушку на руки, с криком восторга поднял высоко в воздух, как будто хотел показать ее пронизанному солнцем лесу и синему небу, и довольно долго нес ее, пока, наконец, ее энергичные маленькие ручки не растрепали его кудрявых волос и не заставили выпустить свою ношу. После этого Инга пустилась бежать, а Курт бросился ловить ее.

Отец и мать Лундгрены, действительно, были чрезвычайно удивлены, когда дочь представила им совершенно чужого человека и заявила, что они должны сейчас же дать им свое благословение. Лундгрены не подозревали о романе, завязавшемся в Рансдале, и нисколько не были расположены так неожиданно давать согласие. Правда, они отказались от милого их сердцу плана выдать дочь за Акселя Ганзена, но продолжали смотреть на будущего зятя все с той же торговой точки зрения и, конечно, не могли так быстро освоиться с морской. А моряк оказался, кроме того, еще и чужестранцем, немецким флотским офицером.

Но молодые люди действовали, как настоящие стратеги. Курт взял на себя отца и двинул в бой тяжелую артиллерию доводов и объяснений. Он сообщил подробные сведения о своей семье, об отце, его состоянии и Оттендорфе и, наконец, «пустил в ход» даже дядю Гоэнфельса, приезд которого в Дронтгейме ожидали завтра. Этот аргумент оказал решающее воздействие, потому что норвежский купец питал безграничное уважение к прославленному германскому министру. Он слушал с постепенно возрастающим благоволением и обещал подумать. Инга же, оставшись наедине с матерью, закончила дело гораздо скорее.

— Мама, — сказала она, — ты знаешь, что Аксель Ганзен мне не нравится, и я ни за что не вышла бы за него, а мой Курт мне нравится, и я непременно за него выйду. Так уж лучше скажите «да»! Ведь даже если вы откажете, мы все равно обвенчаемся.

Впечатление, произведенное молодым офицером, подкрепило это энергичное заявление. Госпожа Лундгрен в душе призналась себе, что этот претендент выигрывает по сравнению с Акселем. Таким образом, и женская половина армии начала колебаться, и в тот же вечер в Леркхолме весело отпраздновали помолвку.

Наступило утро следующего дня. Филипп Редер находился у себя в номере. Он пребывал в том торжественном настроении, которое обычно предшествует великим событиям. На столе стоял букет, рядом лежали перчатки и норвежская грамматика, без которой он не мог обойтись. Сам же молодой человек расхаживал взад и вперед в безупречном фраке и, проходя мимо большого зеркала, каждый раз посматривал на себя. Он находил себя неотразимым. Иногда он подходил к окну и смотрел, не едет ли экипаж, которого ожидали к двенадцати часам. В доме Лундгренов были открыты все ставни и подняты шторы, а в большом зале окна стояли настежь, так что можно было видеть все, что там происходило. Пока видна была только прислуга, заканчивавшая последние приготовления. Наконец в дверях подъезда появился старик-лакей. Филипп поспешно занял свой пост у окна.