Мэдлин Бейкер - Любовь первая, любовь бурная

Холодная рука страха сковала все внутренности Брианы. Ее уже пороли: один раз, когда она разбила любимую чашку своей тети; другой, когда сожгла одну из рубашек дяди Генри; и еще дважды за то, что была дерзкой. Воспоминаний о тех побоях было достаточно, чтобы холодный пот выступил на ее лбу.

— Я буду вести себя лучше, — быстро пообещала Бриана.

— Посмотрим. А сейчас поторопись. Уже время накрывать стол к обеду.

— Да, мэм.

В тот вечер за обедом Бриана была особенно предусмотрительной. Она сидела, держа спину прямо, часто пользовалась салфеткой, брала крошечные кусочки, тщательно пережевывала пищу и смотрела только в свою тарелку. «Может быть, тетя Гарриет откажется от мысли выпороть меня, — уныло думала она. — И в будущем придется действовать осторожно.»

Шункаха Люта любовался полночным небом: он слишком устал, чтобы уснуть, к тому же мысли его занимала девушка с золотистыми волосами. Он видел ее на холме почти каждый день вот уже две недели. Интересно, что обворожительного она нашла, наблюдая, как люди, закованные в цепи, трудятся под палящим солнцем. Без сомнения, у красивой молодой девушки должно быть занятие получше, чем прятаться за деревьями, тайком подсматривая за группой закованных в кандалы людей.

И все же — необъяснимо — ему было приятно знать, что она там. Она была первым белым человеком, который по-доброму отнесся к нему, первой белой женщиной, которую он видел так близко, и он был очарован ее светлыми волосами и искрящимися, как бриллианты, небесно-голубыми глазами. Ей потребовалось мужество, чтобы помочь ему. К счастью, она избежала насмешек со стороны друзей и семьи за то, что дала воды индейцу. За миловидной, нежной внешностью скрывался сильный характер. И этим он восхищался больше всего.

Бриана торопливо закончила все свои дела по дому и побежала к холму. Сегодня у нее в запасе всего несколько минут, но она должна видеть индейца, должна знать, что он еще там. Она не могла объяснить, как и почему он стал столь важен для нее. Просто он стал таковым, и все.

Из своего укрытия за деревом Бриана наблюдала за его работой, с ужасом смотрела на кнут, который безжалостно врезался ему в спину, видела, как он вздрагивал при каждом ударе, но никогда не слышала ни слова протеста, ни крика боли. Лишь ненавистью наливались его глаза, когда он смотрел на двух белых людей, истязавших его. Бриана восхищалась его умением так строго контролировать свои эмоции. Наконец, она поняла, что надсмотрщики просто боялись его. Как и она, они чувствовали силу, скрытую за маской безразличия. И именно кнутом они пытались сломать его волю, подчинить себе. И невозможность достичь этого приводила их в бешенство.

Изредка Бриана видела, как он поглядывает на холм. Может, думает о ней, ждет ее? Была ли она в его мыслях так же, как он постоянно присутствовал в ее?!

Ей часто снилось его смуглое лицо и его черные глаза, так странно притягивающие, манящие, зовущие. Она просыпалась в мокрой от пота рубашке, с пылающим лицом, переполненная чувством, раньше неведомым, еще неосознанным, непонятным. Однажды ночью она выскользнула из-под одеяла, зажгла свечу на тумбочке у кровати и долго разглядывала свое лицо в маленьком потрескавшемся зеркальце, что висело на стене. Она желала быть красивее, старше, мудрее, вызывать интерес у мужчин. Вдруг, почувствовав вину, быстренько задула свечу и нырнула назад в постель, чтобы пролежать долгие часы без сна, думая об индейце.

В своем укрытии Бриана оставалась еще некоторое время. Ей вовсе не хотелось уходить, но и не хватало смелости остаться. Сознание того, что он еще находился рядом, умиротворяло ее душу.

В субботу ее тетя и дядя отправились, как обычно по субботам, в город за покупками. И, как всегда, они не пригласили с собой Бриану. Но на этот раз Бриана на них не обиделась за это. Как только они скрылись из виду, она побежала к холму. Раньше она с удовольствием проводила каждую свободную минутку на озере или в своем потайном уголке на чердаке амбара с книгой в руках. Но ни прохладная вода, ни чарующий книжный мир больше не привлекали Бриану. Ею прочно овладело нестерпимое желание видеть индейца.

Она достигла уже гребня холма, когда услышала звук хлыста.

«Только не его, — пробормотала она. — Пожалуйста, не его».

Эти слова были словно молитва о пощаде и о милосердии, мольба, нежно произносимая и замиравшая на губах, пока Бриана спускалась по склону, быстро перебегая от дерева к дереву. Наконец, она отчетливо увидела его.

Руки индейца были прикованы к крепкому суку высоко над головой. Его ноги едва касались земли. Надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Черная Шляпа», хлестал индейца кнутом с неизменной точностью. Кнут, сделанный из сыромятной кожи, поднимался и опускался, описывая аккуратную дугу, чтобы с силой обрушиться на загорелое тело индейца. Вся его спина была залита кровью.

Бриана почувствовала, что вот-вот может лишиться чувств. Не в силах больше смотреть, она закрыла лицо руками. Глаза ее наполнились слезами, она вздрагивала каждый раз, когда кнут опускался на его спину. Как может он переносить такие побои? Как можно вообще терпеть такую боль? Тетя много раз наказывала ее, но это было ничто по сравнению с тем, что девушка видела сейчас. Она с трудом сдерживала рыдания, когда кнут рассекал воздух и врезался в его беззащитную плоть. А потом наступила тишина.

Тяжко вздохнув, Бриана раздвинула пальцы, закрывавшие глаза, и посмотрела вниз на место истязания. Голова индейца упала на грудь. Его длинное тело обмякло, и она догадалась, что он потерял сознание. И только тяжелые железные кандалы, которыми его приковали к дереву, не давали ему упасть.

Когда надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Жабой» за огромную бородавку на подбородке, начал отвязывать заключенного, Черная Шляпа покачал головой:

— Оставь его. Может, эта будет ему уроком, который не скоро забудется.

Жаба кивнул. Развернув лошадей, они погнали остальных заключенных за поворот вниз по дороге, которая была такой узкой, что не позволяла передвинуть фургон поближе к участку, на котором они работали в тот день.

Шункаха Люта тяжело застонал. Все его тело было словно объято огнем, а сам он покачивался на краю сознания. Как он был глуп, думал Шункаха мрачно, как глуп. Долгие месяцы он терпел жестокость и насмешки двух белых, зная, что сопротивление будет наказуемо. Месяцами он сдерживал свой язык. До сегодняшнего дня… Он закрыл глаза, проваливаясь в темноту, которая окутала его.

Бриана не двигалась с места, пока люди не скрылись за поворотом, затем ринулась к индейцу, не обращая внимания на колючий низкий кустарник, цеплявшийся за платье и царапавший кожу.