Тереза Мейейрос - Соблазненная дьяволом

Эмма открыла рот, приготовившись обещать любить, почитать и слушаться графа в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит их, когда за ее спиной вдруг распахнулись створки тяжелых, окованных железом дубовых дверей, впуская поток холодного воздуха и дюжину вооруженных людей.

Церковь наполнилась хором испуганных криков и визгов. Вооруженные люди рассыпались между скамеек. На небритых лицах застыла мрачная решительность, а нацеленные пистолеты были готовы подавить любой признак сопротивления.

И только Эмма не почувствовала никакого страха. Наоборот, в своем сердце она ощутила необыкновенный прилив надежды.

Когда первоначальная паника и крики немного улеглись, на главный проход церкви смело шагнул Йен Хепберн, оказавшись между угрожающими дулами пистолетов незваных гостей и своим двоюродным дедушкой.

— Что все это значит? — крикнул он, и его голос многократным эхом отразился от сводчатого потолка, — У вас что, нет уважения к дому лорда?

— А что это за лорд? — ответил ему низкий голос с сильным шотландским акцентом, от которого по спине Эммы пробежала невольная дрожь. — Тот, кто своими собственными руками создал эти горы? Или тот, кто считает, что родился с правом управлять ими?

Эмма судорожно вздохнула, когда обладатель этого сильного голоса въехал в церковь на большой черной лошади. Разнесся нарастающий гул голосов, гости отпрянули назад к скамейкам, в их пристальных взглядах в равной степени отражался и страх, и восхищение. Странно, но взгляд Эммы был прикован не к великолепному животному с роскошной черной гривой, а к человеку, сидевшему верхом на лошади.

Загорелое лицо обрамляли густые пряди черных волос, являя собой поразительный контраст с холодными зелеными глазами. Несмотря на холодный день, на нем был только черно-зеленый шерстяной килт, сапоги на шнуровке и жилет из потертой коричневой кожи, выставлявший на обозрение его широкую гладкую грудь. Этот человек обращался с лошадью так, словно родился в седле. Его мощные плечи и мускулистые руки не выдавали никакого напряжения, когда он направил лошадь прямо по центральному проходу, заставив Йена отступить назад, иначе он оказался бы под беспощадными копытами животного.

— Синклер! — услышала за своей спиной шипение графа Эмма.

Она обернулась и увидела, что лицо ее престарелого жениха покраснело и перекосилось от ненависти. Судя по набухшей сизой вене, пульсирующей у виска, он может и брачную церемонию не пережить, не говоря уже о брачной ночи.

— Простите, что нарушил такой волнительный момент, — не испытывая ни малейшего угрызения совести, сказал незваный гость и натянул поводья, подняв лошадь на дыбы. — Вы же понимали, что я не смогу не засвидетельствовать свое почтение по такому знаменательному поводу. Должно быть, мое приглашение затерялось на почте.

— Единственное приглашение, которое Синклер может получить от меня, — потряс дрожащим кулаком в сторону всадника граф, — это приказ из магистрата об аресте и свидание с палачом.

В ответ на угрозу незнакомец озадаченно выгнул бровь:

— А я так надеялся, что в следующий раз открою дверь этой церкви на твоих похоронах, а не на еще одной церемонии бракосочетания. Но ты всегда был старым распутным козлом. И мне следовало знать, что ты не сможешь устоять перед соблазном купить еще одну невесту, чтобы согреть свою постель.

Впервые за все это время насмешливый взгляд незнакомца метнулся к Эмме. Но даже этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы вспыхнули ее бледные щеки. В его словах присутствовала неоспоримая и убийственная правда.

Йен Хепберн снова встал между ними, и Эмма почувствовала облегчение.

— Ты можешь насмехаться над нами и притворяться, что мстишь за своих предков, как делаешь это всегда, — презрительно ухмыляясь, сказал Йен, — но любой здесь знает, что Синклеры всегда были всего лишь обыкновенными головорезами и ворами. Если ты и твои бандиты пришли лишить гостей двоюродного деда ювелирных украшений и кошельков, тогда почему, черт возьми, тебе не заняться этим и перестать попусту тратить слова и наше время?

Жених Эммы с удивительной энергией метнулся вперед, едва не сбив ее с ног.

— Я не хочу, чтобы внучатый племянник принимал участие, в моих сражениях. Я не боюсь такого дерзкого щенка, как ты, Джейми Синклер, — заворчал граф, проходя мимо племянника и потрясая сжатым костлявым кулаком. — Делай что хочешь, я тебя не боюсь!

— О! А я пришел не за тобой, старикашка! — Ленивая улыбка коснулась губ незнакомца, и он, достав из-за пояса килта блестящий черный пистолет, указал им на белоснежный лиф свадебного платья Эммы. — Я пришел за твоей невестой.

Эмма пристально всматривалась в холодные зеленые глаза незнакомца поверх дула пистолета, и в ее голову вдруг пришла мысль, что, оказывается, существует кое-что похуже брака с трясущимся стариком. Густые темные ресницы, обрамляющие эти глаза, ничуть не скрывал и невысказанной угрозы, блиставшей в их глубине.

При виде пистолета, направленного на грудь Эммы, ее мать прикрыла рукой рот, чтобы заглушить вырвавшийся крик. Элберта и Эдвина уцепились друг за друга, на одинаковых шляпках дрожали букетики шелковых фиалок, а голубые глаза расширились от ужаса. Эрнестина судорожно искала в сумочке нюхательную соль.

Отец Эммы вскочил на ноги, но так и не сделал ни одного шага. Казалось, что какая-то сила, более мощная, чем самозабвенная любовь к дочери, пригвоздила его к месту.

— Послушайте. — рявкнул он, уперев руки в спинку передней скамьи, — что вы этим хотите сказать, черт возьми?

Священник отступил к алтарю, умышленно отдаляясь от Эммы, граф опустил сжатый кулак и медленно, еле волоча ноги отодвинулся назад. Теперь между сердцем Эммы и заряженным пистолетом не осталось никакой преграды. Судя по выжидающей тишине, повисшей среди гостей церемонии, Эмма с Синклером, видимо, превратились в двух главных героев. Эмма подумала, что ей надо как-то отреагировать на происходящее. Наверно, она должна упасть в обморок, разразиться слезами или хорошенько умолять незнакомца сохранить ей жизнь.

Она понимала, что скорее всего именно этого от нее ждут все присутствующие. И это придало ей мужества подавить собственный пробуждавшийся страх, встать прямо и, вздернув подбородок, с дерзким блеском в глазах встретить безжалостный взгляд незнакомца. Она изо всех сил вонзила ногти в букет, чтобы скрыть отчаянную дрожь в руках, выжимая из хрупких цветов слабый запах вереска. На какую-то неуловимую долю секунды в холодных зеленых глазах незнакомца промелькнуло не то удивление, не то восхищение.

Йен Хепберн с горящими презрением глазами прошагал мимо деда и на безопасном расстоянии остановился перед всадником.