Наталия Вронская - Колокола любви

— Что? Кирилл Михайлович, перестаньте! Встаньте сейчас же! — Она боялась повысить голос, чтобы не привлечь прислугу в свидетели этой сцены.

Но один свидетель у них все же был. Владимир, услышав признание поэта, лишился дара речи и всякой возможности что-либо предпринять. Однако через секунду он опомнился и решился было войти, но остановил себя. В какое положение он поставит Лизу? Что, если она ответит Бунину взаимностью? Как он может помешать ей, ее счастию? Ну а если она откажет, то ей будет стыдно даже смотреть на него, на Владимира, если он станет свидетелем подобной сцены. И однако… Однако он едва держал себя в руках. Тоже мне друг! Стоило замешкаться, и вот он уже делает предложение девушке… девушке…

Тут Владимир опомнился. О чем это он? О своей родственнице, о своей почти сестре, о Лизе! О Лизаньке… Боже, о чем он думает? Что за мысли приходят ему в голову? Да и чем виноват Кирилл? Он имеет полное право влюбиться и просить руки его… сестры…

— Черт побери! — прошептал он сквозь зубы.

Страсти кипели в нем, и он чувствовал, что им овладело безумие!

— Елизавета Павловна, вы можете прогнать меня, но я должен признаться вам, должен изъяснить свои чувства! — говорил поэт.

— Какие чувства, помилуй Бог!

— Я люблю вас. Всей душой! Я молю вас — составьте мое счастие, сделайтесь моей женой!

— Да что вы, Кирилл Михайлович! — воскликнула Лиза. — Вы, верно, что-нибудь неправильно поняли. Я не подавала вам никакой надежды! — Она даже испугалась.

Что, если ей не удастся уговорить его успокоиться и остановиться?

— Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь! Я не причиню вам более никакого беспокойства…

— Но я не люблю вас! Нет! — твердо и решительно сказала Лиза.

— Елизавета Павловна, — пробормотал Бунин.

— Встаньте сейчас же! — велела девушка.

Поэт поднялся, оглушенный ее властным тоном.

— Елизавета Павловна… — вновь начал он.

— Нет, теперь вы послушайте меня, Кирилл Михайлович, — начала Лиза. — Я весьма польщена вашим вниманием к моей скромной персоне…

Поэт сделал попытку что-то сказать, но Лиза прервала его движением руки.

— Но я не люблю вас, — продолжила она. — И прошу вас более никогда не говорить со мной о… ваших чувствах…

— Неужели для меня нет никакой надежды? — спросил поникший Бунин.

— Нет, — ответила Лиза.

Она ничуть не сомневалась в своих словах и действительно понимала, что для поэта здесь нет никакой надежды. Сердце ее было спокойно и холодно, когда она теперь смотрела на него и даже когда слушала его объяснение. Лиза только боялась, что он позволит себе лишнее, но теперь, когда поэт успокоился и она чувствовала, что он не преступит ее запрета, Лиза сделалась невозмутима и рассудочна. Нет, она не любила Кирилла Михайловича!

Более того, происшедшее показало ей самой природу ее истинных чувств. Она поняла, к кому стремится ее сердце, поняла и страшно испугалась. Что подумали бы люди? Что подумал бы и сам Владимир? Лиза не могла допустить и мысли, что он испытывает к ней то же, что и она к нему. Она, только она могла быть так испорчена! Недаром Ксения Григорьевна так была разочарована ею, так всегда твердила о ее дурном и своевольном нраве! Да, ей следовало уйти в монастырь! Определенно, только так и надо было поступить!

Поэт уже давно ушел, не заметив ее растерянности, а Лиза все никак не могла прийти в себя. Она и не подозревала, что рядом, за дверью, стоит он — предмет ее сомнений и раздумий — и терзается точно такими же чувствами и сомнениями. И точно так же упрекает себя в недозволенных чувствах и не верит собственным глазам и ушам. Неужели она отказала Кириллу?..

— Что я вижу! — Буянов схватил приятеля за руку. — Это она! О, чудное виденье…

— О ком ты? — Храбров беспомощно оглядывался вокруг, пытаясь сообразить, кого имеет в виду его друг.

Оба прибыли на бал, устроенный князем Мятлевым в честь именин его супруги с большим опозданием, и теперь созерцали веселье в самом его разгаре.

— Да вот же! Ты разве не признал ее? — И ротмистр указал на Лизу, стоявшую подле Дарьи Матвеевны. — Что за чудо эта девушка! Ты помнишь, с каким хладнокровием она смотрела на этих разбойников?

— Помню, — рассмеялся Храбров. — Только я не помню, чтоб ты был так влюблен…

— Да как же! Я уже тогда готов был изъяснить свои чувства!

— Ты — пожалуй. Но она… — Храбров усмехнулся. — Припоминаю… кажется, ее зовут Елизавета Павловна?

— Да, верно.

— Так вот припоминаю, что Елизавета Павловна не питала к тебе особой благосклонности. Более того, она была холодна и пресекла все твое кокетство.

— Мое кокетство? Ты это о чем? — возмутился Буянов.

— Да все о том же. Ведь ты неугомонный тип. Смотри, как бы не сделалось худо. В один прекрасный день какая-нибудь милая девица так отошьет тебя, что своих не разберешь!

— Да отчего же отошьет? — прищурился Буянов. — Может, совсем напротив? Согласится.

— Согласится?

— Да, составить мое счастие! — ухмыльнулся ротмистр.

— Повеса неугомонный!

— Погоди, вот я сейчас приглашу ее на вальс. — И, не слушая замечаний приятеля, Буянов ринулся вперед.

Лиза, отдыхавшая подле тетки после мазурки, которая преизрядно ее утомила, с удивлением обнаружила перед собой ротмистра Буянова, которого хорошо запомнила. Ротмистр расшаркался перед Лизой и ее теткой и, не вдаваясь в воспоминания, ангажировал девушку на вальс. Улыбнувшись, Лиза согласилась. Они начали вальсировать.

Буянов тут же принялся говорить, как счастлив он ее видеть и как он полон восхищения только при воспоминании о ее храбрости тогда, на станции, перед лицом столь суровой опасности.

Лиза, смеясь, возражала и говорила, что вовсе не достойна подобного восхищения.

— Отнюдь! — твердил Буянов. — Я восхищен вашим холоднокровием! Поверьте, немного знал я мужчин, обладавших такой выдержкой перед лицом опасности.

— Но вы, без сомнения, принадлежите к числу этих невозмутимых храбрецов? — лукаво спросила Лиза.

— О нет! Я вспыльчив и безумен в бою!

— Должно быть, этим вы повергаете в страх своих врагов и наводите ужас на тех, кто пытается вам противоречить!

— Вы смеетесь надо мной? — сдвинул брови Буянов в притворном гневе.

— Ничуть! — серьезно ответила Лиза.

— Я не сомневался в вашей смелости! Вы не дрогнули перед человеком, перед которым француз дрожал как осиновый лист в достопамятном двенадцатом году, хотя я был очень свиреп только что, подозревая, что вы насмешница!

— Благодарю.

— Более того, я очарован не только вашей храбростью. В вас нет ни одного качества, ни одного свойства, что не вызывали бы во мне искреннего восхищения.

— Нет, перестаньте… Перестаньте немедленно! Я не желаю слушать, — нахмурилась девушка.