Сара Дюнан - Святые сердца

Юмилиана хмурится, и ее лицо становится еще более замкнутым. Богатая свадьба для нее лишь помеха, а призвание сестры Кариты к вышиванию имеет, по ее мнению, отношение скорее к моде, чем к молитве. Однако сейчас не время говорить об этом.

— Мадонна аббатиса? Могу ли я предложить?.. — Монахиня смотрит в пол, чтобы, если аббатиса сочтет нужным ее прервать, все равно продолжать. — Я бы хотела отделить ее от остальных послушниц на время. Тогда у нее будет время подумать о своем поведении, а ее бунтарство не заразит остальных.

— Спасибо, что подумали об этом, сестра Юмилиана. — На лице аббатисы немедленно расцветает широкая улыбка. — Хотя я уверена, что под вашим руководством подобное невозможно. А вот изоляция сейчас способна скорее возбудить ее, чем успокоить. — Аббатиса делает паузу. Зуана опускает глаза. Она и раньше не раз становилась свидетельницей подспудных боев двух женщин за власть. — Но я также полагаю, что не следует и думать о наставничестве, до тех пор пока влияние снадобья сестры Зуаны не пройдет окончательно.

Зуана чувствует, как напрягается Юмилиана, хотя выражение ее лица остается прежним. В правилах святого Бенедикта немедленное повиновение является первой степенью смирения.

— Как вам будет угодно, мадонна Чиара.

— Думаю, что происшествия прошлой ночи не следует пока выносить за эти стены. После Собора в Тренте [4] Трентский (Тридентский) собор (1545–1563) реформировал католическую церковь, утвердил несколько важнейших догматов христианской доктрины, разработал идеологическую основу Контрреформации. и всех его предписаний и наставлений нашему дорогому епископу и так есть чем заняться. До бунтующих ли послушниц ему сейчас? Быть может, вы возьметесь донести это до новеньких, которых навещают родные, сестра Юмилиана?

Сестра-наставница склоняет голову, но мешкает, ожидая знака Зуаны, чтобы вместе покинуть комнату.

— Сестра Зуана, не могли бы вы задержаться ненадолго? Я должна поговорить с вами о делах лазарета, — произносит аббатиса.

Зуана смотрит в пол до тех пор, покуда не хлопает дверь. Подняв голову, она видит, как аббатиса оправляет юбки и плотнее запахивается в пелерину.

— Тебе холодно? Подойди поближе к огню.

Зуана качает головой. Недостаток сна начинает сказываться, и холод необходим ей, чтобы не путались мысли.

— Может, расскажешь про снадобье?

— Возможно, я переложила в него макового сиропа. — Она вспоминает слова отца. — Несколько лишних капель — такая малость, но их может оказаться слишком много.

— Ну, не надо так упрекать себя. Она ведь подняла столько шума. Сомневаюсь, чтобы одни молитвы могли ее успокоить, пусть даже молитвы самой сестры Юмилианы.

— Но я все же читала псалом, пока не подействовало лекарство.

— Вот как? И какой же?

— «И взывают они к Господу в несчастии своем: кто избавит их от страдания…»

— «…Ибо Он усмиряет бурю, так что утихают волны ее, и Он вознесет их на небеса». — Тихий напевный голос аббатисы присоединяется к ее голосу. — Сто седьмой. Очень умиротворяющий и подходящий к случаю. Ты уверена, что тебе не холодно? Ты отдохнула?

— Немного, перед первым часом. Мне достаточно.

Аббатиса смотрит на нее некоторое время.

— Итак. Кажется, у нас есть проблема. Что это, по-твоему, — бледная немочь?

Зуана хмурится. Бледная немочь — болезнь трудноопределимая, поскольку, хотя она и приходит с наступлением менструаций, многие из ее симптомов — приступы гнева, упадок духа, чрезмерное возбуждение — случаются у многих молодых женщин и проходят сами, без всякого лечения.

— Нет. По-моему, она просто зла и напугана.

— Есть что-нибудь еще, что мне следовало бы знать?

— Только то, что, по ее мнению, богатое приданое было взяткой за ее постриг.

— О! Как будто в наши дни часто встретишь приданое, которое не является взяткой, кто бы ни был мужем. Надо быть совсем глупышкой, чтобы не знать этого. Однако в том, что касается его размеров, она не ошибается. Наш городской посредник говорит, что одна только рента имущества торгового предприятия будет приносить сто дукатов в год, а это и впрямь существенная сумма.

Достаточно существенная для того, чтобы заставить каноников проголосовать единодушно, когда аббатиса подняла этот вопрос на совете. Благородное происхождение, воспитание, солидное приданое и превосходный голос. Разве есть причина, по которой могли бы отклонить такую кандидатуру? И что с того, если с ней придется повозиться немного? Как будто с другими не приходится! И хотя подобное признание не делает чести ничьему милосердию, но, наблюдая, как то же пламя обжигает чужие крылья, получаешь определенное удовлетворение.

Зуана ждет. Молчание затягивается. Юмилиана ушла, и они вполне комфортно чувствуют себя в обществе друг друга, эти две пташки Христовы. Они знакомы уже много лет, и у них куда больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Хотя одна из них с детства готовилась принять постриг и имеет аппетит к интригам и сплетням, неотъемлемым от монашеской жизни, а другая надела покрывало монахини против воли, обе имеют склонность к жизни не только духа, но и ума и получают удовольствие, решая интеллектуальные проблемы. Связующие их узы были выкованы рано, еще в те времена, когда недавно назначенная сестра-наставница подружилась с сердитой, горюющей послушницей и провела ее сквозь шторма первого года монастырской жизни.

С тех пор как сестра Чиара возвысилась, их связь несколько ослабела, как и следовало ожидать, учитывая их изменившееся положение. Ни одной аббатисе, заботящейся о своей пастве, не положено выказывать предпочтение кому бы то ни было, а как главе своей семейной фракции внутри общины ей всегда есть на кого опереться в случае необходимости. Тем не менее Зуана подозревает, что бывают моменты, когда Чиара оплакивает потерю свободы, которой она наслаждалась, до того как груз ответственности лег ей на плечи, так же как сама Зуана нередко горюет о той непринужденности, даже дружбе, которая объединяла их когда-то. Вот и теперь, что бы ни сказала аббатиса, обе знают, что дальше Зуаны ее слова не пойдут. Да и с кем ей сплетничать? С лекарственными травами да немощными старухами, что ли?

— Отец утверждал, что ее растили для пострига, — цокает языком аббатиса. Зуана хорошо знает эту ее привычку: она делает так всякий раз, когда бывает недовольна собой. — Он так убедительно объяснял, почему в Ферраре ей будет лучше, чем в Милане. Разумеется, здесь найдут применение ее голосу. Похоже, что кардинал Борромео оказался большим реформатором, чем сам Папа. Судя по тому, что я слышала, если ему дадут волю, то все монахини Милана скоро будут петь простые псалмы в сопровождении двух-трех нот, сыгранных на органе, — смеется аббатиса. — Вообрази, как отреагировал бы на это наш город! Половина наших покровителей нас тут же покинули бы. Хотя, осмелюсь сказать, тебе с упрощенными правилами было бы куда легче, — добавляет она, почти игриво.