Эльза Вернер - Отзвуки родины

Капитан Горст намеревался сначала сделать то же самое, но затем внезапно изменил решение: у самой двери повернул обратно и подошел к креслу, в котором по-прежнему полулежала Ева. В продолжение нескольких секунд он, молча, нагнувшись, смотрел на белокурую головку с закрытыми глазами, покоившуюся на подушке, а затем промолвил вполголоса:

— Итак, я в немилости?

Изумленная Ева сердито подняла голову.

— Вы еще здесь? Мне казалось, что вы хотели идти с остальными слушать рояль?

— Нет, я предпочитаю ваше общество.

— Мое? Разве вы не слыхали, что у меня болит голова и мне необходим покой?

— Вы просто не в духе, моя милая барышня, — уверенно-спокойно ответил Горст.

— Ну, хотя бы и так! Однако едва ли ваше присутствие сможет улучшить его!

— Я это знаю. Но так как, вероятно, мы видимся последний раз…

Ева, словно испугавшись, быстро повернулась к нему.

— В последний раз?

— Ну, да! Ведь вы уже завтра намереваетесь вернуться к вашему опекуну, а я через несколько дней покину Мансфельд. Кроме того, я — солдат, а мы, несомненно, находимся накануне войны; поэтому на прощанье я хотел обратиться к вам с просьбой.

Приведенные доводы, очевидно, подействовали смягчающим образом на настроение молодой девушки; недовольное выражение у нее исчезло, и она ответила капитану довольно милостивым тоном:

— Ну, говорите!

— Я люблю вас, Ева, и прошу вашей руки! — кратко и решительно промолвил Горст.

Ева вздрогнула и смотрела на него, словно не все расслышала.

— Вы просите?..

— Вашей руки! Для вас не должно быть тайной, что я давно…

— Господин капитан, вы действительно осмеливаетесь… — с негодованием перебила его Ева.

Горст удивленно взглянул на нее…

— Почему же я не смею объясниться вам в любви?

— Объяснение в любви! Неужели это прозаическое заявление в десять слов вы действительно называете объяснением в любви?

— Вы вообще позволяете мне высказаться? Правда, романтика не в моей натуре, я привык выражаться коротко и ясно.

— Прекрасно, господин Горст, — величественно поднимаясь с места, презрительно промолвила Ева, — я также дам вам ответ в вашем стиле: «Нет»!

— Ева!

— Как вы привыкли, коротко и ясно — «нет»!

Ева снова опустилась в кресло, ожидая ухода отвергнутого жениха. Но она недостаточно оценила его настойчивость. Капитан с полным спокойствием подвинул себе стул и, сев против нее, самым дружеским тоном спросил:

— Почему же, собственно, вы не хотите выйти за меня замуж?

Этот вопрос, видимо, поверг Еву в полнейшее недоумение; вероятно, она и сама не знала почему; по крайней мере, она снова рассердилась и холодно произнесла:

— Мне кажется, я имею право отклонить ваше предложение!

— А я имею право узнать, почему мне отказано!

Ева задумалась. Наконец, она нашла подходящий довод и с торжеством преподнесла его упрямому жениху:

— Вы — пруссак, а я ненавижу пруссаков!

— Это исчезнет само собой, раз вы сделаетесь женой пруссака, — возразил Горст.

— Но вас я ненавижу в особенности.

— О, это совершенно неважно, вы измените мнение, как только мы поженимся, — с полнейшим душевным спокойствием ответил невозмутимый капитан.

— Да я вовсе не собираюсь выходить за вас замуж! — гневно воскликнула Ева.

— Но я собираюсь, — поправил ее Горст.

Для девушки это было уже слишком, и она снова вскочила с кресла.

— Милостивый государь, кажется, вы серьезно сомневаетесь в моем решении; я же уверяю вас, что оно неизменно. Пожалуйста, не старайтесь переубедить меня, ваши труды напрасны. Я непреклонно остаюсь при своем «нет»!

— Это было третий раз! — сухо промолвил Горст. — Теперь я понял.

— И, надеюсь, вы отказываетесь от своего намерения?

— Никоим образом! Совершенно наоборот…

— Господин капитан! — вне себя перебила его Ева, но на этот раз Горст не дал прервать себя, а невозмутимо продолжал:

— Да, да, наоборот, так как я знаю, что причина отказа — не отвращение ко мне, а предрассудки, внешние препятствия, главным же образом влияние вашего опекуна, который ненавидит во мне пруссака и делает все возможное, чтобы оклеветать меня перед вами. Но это ему не поможет; предрассудки я сумею победить, препятствия опрокину, отобью вас у вашего опекуна и до тех пор поведу атаку против вас, пока вы свое троекратное «нет» не превратите в одно «да». Итак, во что бы то ни стало, Ева, но вы будете моей женой.

Все это было выражено с такой уверенностью, что девушка сначала не могла произнести ни слова от гнева. Наконец, она воскликнула с негодованием:

— Слыханное ли это дело! Вы считаете меня совершенно безвольным существом, которое должно подчиниться, если вы вбили себе в голову жениться на мне. Но вы ошибаетесь, у меня есть воля, очень сильная воля, и я это докажу вам. Прощайте, милостивый государь!

Она повернулась к капитану спиной и стремительно вышла из комнаты. Но Горст, похоже, решил не сердиться на прекрасного избалованного ребенка. Он не казался ни разочарованным, ни огорченным, но, посмотрев вслед убегавшей Еве, промолвил со своим обычным спокойствием:

— А все-таки я женюсь на ней!

Богатые и обширные поместья баронов фон Мансфельд на шлезвигском берегу больше двух столетий находились в их владении, но от когда-то огромной семьи остался теперь единственный представитель. У недавно умершего владельца майората был только один сын; однако тот умер очень рано и оставил после себя молодую вдову с малолетним сыном, теперешним наследником всех родовых имений.

Сначала маленький Гельмут жил с матерью в доме деда, но вскоре молодая и еще красивая женщина вышла вторично замуж, и этот новый брачный союз пришелся не по душе ее свекру. Старый барон Мансфельд всегда принадлежал к немецкой партии, занимал в ней руководящее положение, и вот ему выпало на долю увидеть, что вдова его родного сына отдала свою руку датчанину по происхождению и по убеждениям.

Барон, конечно, не имел права помешать второму браку молодой женщины, со смерти мужа ставшей совершенно свободной, да он и не пытался сделать это, но тем настойчивее старался сохранить за собой обладание внуком и руководящую роль в его воспитании. Однако эти старания оказались напрасны. Мать ни за что не хотела расстаться со своим единственным ребенком, а будущий супруг энергично поддерживал ее в этом. Законного основания отнять у них ребенка у барона Мансфельда не было, и таким образом он вынужден был допустить, чтобы мальчик отправился с матерью в Копенгаген. Правда, ему обещали, что Гельмут будет ежегодно приезжать к нему на некоторое время, но это обещание никогда не исполнялось. Вначале приводились причины, почему нельзя прислать Гельмута, затем извинения, наконец, решительные уклонения, и, чем больше графиня Оденсборг становилась чужой семье своего первого мужа, тем дальше она держала от нее сына.