Эльза Вернер - Винета

— Он приедет один? — задумчиво спросил граф.

— Нет, со своим бывшим воспитателем. Это безобиднейший человек на свете; относительно этого доктора Фабиана совершенно нечего беспокоиться; притом он не имеет ровно никакого влияния на Вольдемара.

— Дело, конечно, главным образом в Вольдемаре, но если ты думаешь, что с его стороны нечего бояться…

— Я думала, — перебила его сестра — что управляющий уже приучил тебя к осторожности!

— Да этот Франк и весь его дом занимаются форменным шпионством, — запальчиво воскликнул Моринский. — Не понимаю, Ядвига, как ты до сих пор не нашла возможности освободиться от этой неудобной личности?

— Не беспокойся, Бронислав, управляющий на днях уходит. Раньше я не могла ничего предпринять против него, так как он безупречно служит уже двадцать лет, и у меня не было никакого повода для его увольнения. Поэтому я предпочла довести его до того, что он сам отказался; мне особенно важно, что этот отказ последовал именно с его стороны, тем более теперь, когда приезжает Вольдемар.

— Давно пора, — с видимым удовольствием произнес граф. — Этот Франк начал становиться опасным. К сожалению, придется еще ждать.

— Ну, вероятно, недолго, раз он решил уйти… Как, Лев, ты уже вернулся с прогулки?

Последние слова относились к молодому князю, только что вошедшему в комнату.

— Ванда не хотела дольше оставаться в парке, — ответил он. — Я помешал вашему разговору?

Граф Моринский встал.

— Мы закончили; я только что узнал о предстоящем приезде твоего брата, и мы обсуждали его последствия; одним из них будет то, что мы должны будем сократить свое пребывание здесь; мы останемся только завтра, на предстоящее празднество, а затем вернемся в Раковиц еще до прибытия Вольдемара. Неудобно, если он застанет нас здесь.

— Почему же? — спокойно спросила княгиня. — Из-за былого ребячества? Да неужели кто-либо еще будет вспоминать о нем? Я считаю самым целесообразным забыть эту историю. Если Ванда встретит Вольдемара совершенно непринужденно, как своего двоюродного брата, то и он вряд ли станет вспоминать, что когда-то питал к ней юношеское обожание.

— Может быть, это было бы самое лучшее, — проговорил граф, поворачиваясь, чтобы уйти, — во всяком случае, я поговорю об этом с Вандой.

Лев против обыкновения не принял никакого участия в разговоре и, когда дядя вышел из комнаты, молча занял его место. Княгиня тотчас же заметила, что сын не в духе, хотя он и старался скрыть это, и промолвила:

— Ваша прогулка окончилась очень скоро… А где Ванда?

— Вероятно, в своей комнате.

— Вероятно? Между вами опять что-то произошло? Не старайся скрыть от меня; твое лицо достаточно ясно выражает это; да к тому же я знаю, что ты сам не уйдешь от Ванды, если она не прогонит тебя.

— Да, она находит особенное удовольствие прогонять меня, — с нескрываемой досадой ответил Лев.

— Ты слишком часто мучаешь ее своей совершенно необоснованной ревностью. Я убеждена, что сегодня это опять было причиной вашей ссоры. Впрочем, я нисколько не оправдываю и Ванду; отец своей безграничной нежностью избаловал ее, она привыкла во всем поступать по-своему, а ты, к сожалению, тоже всегда уступаешь ей.

— Уверяю тебя, мама, что сегодня я далеко не был уступчивым по отношению к Ванде, — раздраженно ответил Лев.

Княгиня пожала плечами.

— Сегодня — может быть, а завтра ты снова будешь стоять перед ней на коленях и умолять о прощении. Сколько раз я должна объяснять тебе, что таким образом ты не внушишь этой гордой и своенравной девушке того уважения, которым во что бы то ни стало должен пользоваться ее будущий супруг.

— Я неспособен на такие холодные расчеты, — с горячностью воскликнул Лев. — Когда я люблю, когда я боготворю, то не могу вечно раздумывать о том, достойно ли мое поведение будущего супруга.

— Тогда и не жалуйся, — холодно ответила княгиня. — Насколько я знаю Ванду, она никогда не будет любить человека, беспрекословно подчиняющегося ей. Такая натура, как ее, хочет, чтобы ее любовь брали силой, а ты до сих пор не сумел сделать этого.

— Да я вообще еще не имею прав на любовь Ванды; мне все еще не разрешают открыто называть ее своей невестой; наш союз все откладывают, — отвернувшись и надувшись, произнес Лев.

— Потому что теперь не время думать о свадьбе, — решительно прервала его мать, — потому что теперь тебе предстоят другие, более серьезные задачи, чем поклонение молодой жене. Заслужи себе раньше невесту; удобных для этого случаев будет предостаточно. Да, кстати, дядя недоволен тобой. Неужели я должна напоминать тебе, что ты должен безоговорочно повиноваться ему как старшему родственнику и влиятельному лицу. Вместо этого ты доставляешь ему совершенно ненужные неприятности и вместе с несколькими сверстниками составляешь оппозицию. Что это значит?

На лице Льва появилось выражение упрямого своенравия, когда он ответил:

— Мы больше не дети и пользуемся правом иметь свое собственное мнение. Я только высказал его, больше ничего. Ты сама постоянно повторяешь мне, что мое происхождение и имя дают мне право быть лидером, а дядя заставляет меня довольствоваться положением подчиненного.

— Потому что не может поручить что-нибудь важное такому неуравновешенному молодому человеку как ты. Он дал мне слово, что когда наступит решительный момент, князь Баратовский займет подобающее ему место… мы оба надеемся, что ты проявишь себя достойным этого.

— Разве вы в этом сомневаетесь? — вскочил Лев.

— В твоем мужестве — конечно, нет. Но тебе не хватает рассудительности, и я боюсь, что ты никогда не приобретешь ее, потому что у тебя отцовский характер; но все-таки ты — и мой сын и что-нибудь да унаследовал от меня. Я поручилась за тебя брату; твое дело — оправдать это поручительство.

В этих словах было столько материнской гордости, что растроганный Лев бросился ей на грудь.

Княгиня улыбнулась, и, обняв сына, нежно проговорила:

— Зачем мне повторять, какие надежды я возлагаю на твое будущее. Ты всегда был моим единственным сыном и всем для меня!

— Твоим единственным? А мой брат?

— Вольдемар! — княгиня выпрямилась; при этом имени вся нежность исчезла с ее лица, которое снова приняло серьезное и строгое выражение, и она продолжала жестким, холодным тоном: — Да, я и забыла о нем. Судьба сделала его владельцем Вилицы, и мы должны с ним примириться.

Управляющий имением в Вилице жил недалеко от господского замка. Красивый дом, окружавшие его хозяйственные постройки и порядок, царивший во дворе, в значительной степени отличались от того, что привыкли встречать в соседних имениях, и хозяйство Вилицы во всей окрестности считалось образцовым. Положение же управляющего, как в отношении получаемого содержания, так и по условию жизни было таково, что ему мог позавидовать любой помещик.