Анна Годберзен - Зависть

– Вы все можете идти, – сказала она и протянула шляпу горничной, даже не взглянув в её сторону.

Та взяла маленькую бархатную шляпу с пером и ступила с платформы на пол, покрытый испанским паркетом. Направляясь к двери, она посмотрела на Генри взглядом, который он расценил как умоляющий. Служащие гостиницы вереницей потянулись мимо него к двери, и каждому проходящему мимо он вкладывал в руки монеты. Консьерж воровато улыбнулся ему, что лишний раз подтвердило, что Шунмейкер нагрубил жене на глазах у слуг, затем почтительно кивнул и вышел из комнаты, закрыв за собой тяжелую бронзовую дверь.

Когда они остались наедине, Генри заметил, что из французских дверей, ведущих на террасу, веет теплым ветерком. Пенелопа стояла там, выпрямив спину и глядя вдаль, но, даже не видя её лица, он усмотрел в её позе своеобразный вызов. Не было сомнений, что все её помыслы направлены на то, чтобы навсегда удержать его вдали от Дианы, и его кровь вскипела от мысли, что возлюбленной могут причинить боль.

Генри снял пиджак и небрежно бросил его на банкетку из атласного дерева. Он пошёл в сторону террасы, чувствуя какую-то беспокойную враждебность. На ходу он расстегивал манжеты, и, проходя мимо декоративного столика у двери, уронил на него золотые запонки с монограммой. Они со стуком упали на мраморную поверхность, и от этого звука оба Шунмейкера вздрогнули.

– Генри?

Пенелопа повернулась, чтобы оценить положение, и хотя её голос звучал задумчиво и вопросительно, в нём чувствовался явный злой умысел.

– Что такое?

Они смотрели друг на друга, разделенные несколькими метрами блестящего пола, оба напряженные и настороженные. Всю мебель, находящуюся между ними, в этот день натерли до блеска, и теперь она сияла роскошью в угасающем свете дня. Когда Генри принялся расстегивать верхние пуговицы рубашки, которая была на нем с самого утра в поезде, его пальцы двигались с почти воинственным напором. Гнев Пенелопы так же ясно выражался в подергивании её густых черных ресниц.

В конце концов, она положила руку на бедро и всем телом выразила смысл своих последующих слов:

– Ты же знаешь, что мы оба не заинтересованы в досужих сплетнях слуг.

Он коротко выдохнул и шагнул навстречу жене, словно готовясь возразить ей. Но она была права, и Генри не мог забыть ангельскую веру, с которой Диана ждала поцелуя в тамбуре поезда. Неважно, как сильно он в данный момент ненавидит свою жену, ему нельзя действовать сгоряча, поскольку в опасности находилась не его репутация.

– Я бы не стала рассказывать, что мой муж как-то раз обесчестил одну из девиц Холланд, но если ты меня вынудишь, я это сделаю, – многозначительно произнесла она. Каждое слово рассекало воздух, как остро отточенная шпага. – Будет прискорбно, если из-за твоей глупости эти сведения случайно узнает какая-нибудь горничная. Не думай, что я не заметила, как ты рад, что твоя бывшая любовница поехала с нами.

Генри скривился, но возразить было нечем. Пенелопа в таком состоянии внушала ужас, но, тем не менее, была права.

Она сделала ещё один шаг к нему и продолжила:

– Если заметила я, то на это может обратить внимание кто-то ещё, поэтому лучше поскорее начни изображать из себя примерного мужа, пока мы не оказались в таком положении, когда плохо будет всем.

Генри кивнул и отвернулся, обозревая пейзаж. Диана находилась где-то там, под ветерком среди пальм и это знание наполнило его смесью счастливого предвкушения и смертельного ужаса.

Мисс Диана,

Я отправил слугу с поручением разузнать обстановку,

и он доложил, что вода сегодня потрясающая.

Не желаете присоединиться ко мне на прогулке к морю?

Я буду ждать вас на веранде…

В ожидании,

Грейсон Хейз.

Как и все остальные, Диана рано легла и беспробудно проспала до завтрака. Она проснулась в приподнятом настроении от приезда на новое место и соленого морского воздуха, и решила прогуляться на берег моря. Элизабет чувствовала себя слишком изнуренной поездкой, чтобы сопровождать сестру, но когда Диана ступила на песчаный пляж, то поняла, что совершенно не тяготится одиночеством, поскольку пейзаж вокруг был прекрасным обществом. Простор бирюзовой воды уходил за горизонт, резко контрастируя с длинной белой полосой песка, а за спиной Дианы красовались те же чистые яркие цвета, изредка прерываемые буйной зеленью пальмовых листьев. Это был тот самый вид пейзажа, где хищные звери сновали в мангровых зарослях, а леди определенного сорта охотились на пум.

В Нью-Йорке люди использовали каждый дюйм земли для своих целей, и под самыми тихими участками находилась толща камня и костей, хранившая в себе забытую историю. Здесь же природа была девственной и нетронутой, хотя это не помешало купальщикам привнести в буйство красоты нотки цивилизации. Они усеяли весь пляж и воздвигли для себя различные сооружения, словно не могли полностью признать, что находятся вдали от города и всех современных удобств. Диана ехидно улыбнулась и тут же заметила ещё одну разновидность дикой красоты. Там, в толпе купальщиков, совсем недалеко от неё, находилась Пенелопа Шунмейкер. Её черная соломенная шляпа прикрывала безупречное лицо, пока она полулежала, вытянув обтянутые чулками ноги в сторону прибоя.

Рядом с ней стоял Генри и смотрел на море. На нём был черный купальный костюм, доходивший до середины бедер и обтягивающий его хорошо сложенное тело. Подбородок Генри казался по-детски мягким, как всегда сразу после бритья, а его глаза, и без того узкие и сощуренные настолько, что непринужденная откровенность вряд ли бы в них отразилась, превратились от яркого света в щелочки. Супруги не смотрели друг на друга и даже не разговаривали, но выглядели парой настолько, что Диана почувствовала, как её добрые чувства увядают. Тут Пенелопа заметила её и слегка улыбнулась полными губами.

– Генри, мне нужно прикрыться от солнца, – заявила она, словно эта мысль пришла ей в голову внезапно.

– Хочешь, чтобы я взял для тебя зонт в аренду? – отозвался молодой человек.

Он повернулся, чтобы выслушать её ответ, и Диана увидела на его губах странную улыбку – она не была любящей, но всё же Генри улыбался.

До этой секунды Диана представляла себе, что в любом разговоре между Шунмейкерами сквозит желчь, но её мечты разбились, когда она потрясенными глазами смотрела на эту умиротворенную картину.

– Благодарю, – прошептала Пенелопа.

Казалось, она ждёт поцелуя, и Диана хоть немного успокоилась, когда его не последовало. Генри только кивнул и поспешил по песку к накрытому соломенным навесом прилавку, где можно было взять в аренду зонтики, большие зонты на подставках и складные лежаки для новоприбывших городских гостей, чья кожа была уязвимой от долгих месяцев, проведенных в душных гостиных. Эти люди – цвет общества из Нью-Йорка, Филадельфии и Вашингтона – маленькими группками усеяли весь пляж. Дамы были в черных чулках, призванных скрыть обнаженные тела, когда купальные костюмы промокнут, и костюмах из темного хлопка, прикрывающих женственную плоть.