Анна Годберзен - Зависть

Если даже Клэр и усмотрела в этом что-то необычное – поскольку Элизабет уже несколько месяцев не делала ничего подобного – она ничем не выказала своего удивления.

Горничная поставила метлу у стены, вытерла руки друг о друга и направилась в гардеробную, оборудованную под лестницей. В ожидании Элизабет смотрела на улицу сквозь дверное стекло. Она видела легкое покачивание деревьев в парке, но не заметила ни одного прохожего и поняла, что на улице очень холодно. За последние месяцы, когда число слуг у Холландов значительно уменьшилось, Элизабет уже привыкла надевать пальто самостоятельно, но сейчас подавила в себе это желание, когда увидела Клэр с коричневой тартановой пелериной в руках. Элизабет позволила служанке помочь ей вдеть руки в рукава и застегнуть на груди большие обтянутые тканью пуговицы. Затем она мельком посмотрела в глаза Клэр и небрежно улыбнулась.

Она лишь недавно осознала, что, возможно, именно Клэр стояла за раскрытием связи Дианы с Генри Шунмейкером, и хотя Элизабет всегда всецело доверяла служанке, теперь в её присутствии вела себя осторожно и все сплетни о Холландах относила на её счет. И, конечно же, Элизабет не желала, чтобы Клэр хоть краем уха прознала о надвигающемся скандале.

– Скажи тете Эдит, что я вернусь к ужину, если меня не пригласят куда-нибудь ещё, – сказала Элизабет и сошла со ступенек.

Она не была уверена, что имела в виду под этими словами, но подмигнула, словно озвучила нечто очевидное, и направилась к двери. На секунду задержалась на пороге, желая на прощание посмотреть на Клэр ободряющим взглядом или получить в ответ такой же. Но затем вспомнила, в каком затруднительном положении находится – и её снова будто окатило ледяным душем – и пересилила себя. Когда-то она могла искусно разрешить любую сложность на людях и, возможно, не утратила этой способности. Но сейчас Элизабет не могла колебаться, задерживаться ради обмена любезностями или поддаваться внутренней панике.

В этот час в городе было тихо, и если бы Элизабет не знала, как обстоят дела на самом деле, она бы подумала, что ничего не происходит. Но ей была известна правда. Элизабет знала, что подходит к концу время чая и великосветские леди пустили в ход самые изысканные жесты, одновременно думая, как бы повычурнее нарядиться к ужину. Они думали о хрупкости и о том, как её добиться, а также о помолвках и их заключении. Сама Элизабет тоже вышла с определенной целью, для достижения которой ей потребуется всё возможное хладнокровие и разум, но была удивлена теплым и приятным предвкушением, разливавшемся в её груди, пока экипаж ехал по Мэдисон-авеню в сторону тридцатых улиц.

Она отпустила извозчика и вручила дворецкому свою карточку.

– Дома ли мистер Каттинг? – спросила она, и, хоть и собиралась улыбнуться, собственная непритворная улыбка, осветившая лицо, словно закатное солнце, смутила ее. – Мистер Тедди Каттинг.

За бородой она не видела выражения лица дворецкого Каттингов, но его потрясенное молчание заставило её задуматься – а не слишком ли открыто она выразила свою радость, произнеся имя вслух? Она знала, что для неё самой и по её собственным нормам приличий подобное поведение было недопустимым.

– Я проверю, мадемуазель, – наконец сказал он и проводил Элизабет в гостиную.

Под небольшой мраморной каминной доской пылал огонь, а за разросшимися папоротниками едва виднелись тумбы. Стены были оклеены пурпурными обоями в полоску, все поверхности уставлены изделиями из хрусталя, а на турецких оттоманках цвета слоновой кости восседали миссис Каттинг и две её дочери, Элис и Джулия. Дамы выглядели необычайно сурово, и это Элизабет отметила в первую очередь. Затем она заметила, что в гостиной находится меньше людей, чем она ожидала увидеть в столь почтенном доме в этот час.

– Мисс Элизабет Холланд, – объявил дворецкий, и, когда все три женщины подняли глаза, Элизабет поняла, что они долгое время плакали. Она приоткрыла ротик, но не смогла придумать никаких подходящих слов. Дворецкий отошёл, и она шагнула в теплую комнату.

– О, Элизабет, – всхлипнула Элис. Она поспешила через комнату и крепко обняла старую подругу брата. Как и сестра с матерью, Элис облачилась в чёрное, а к её груди была приколота булавкой маленькая лента в цветах американского флага. – Если б ты только знала! Если бы ты знала!

– Что случилось? – Элизабет почувствовала, как маленький островок надежды в её душе рассыпается в прах. Приближается нечто неотвратимое. На секунду девушка задумалась, не является ли она сама проклятием, из-за которого насилие, отнявшее у неё Уилла, настигло и Тедди. – Почему вы так печальны?

Элис подвела её к дивану, а Джулия налила чашечку чая и передала её Элизабет, которая вежливо взяла хрупкий фарфор, но лишь держала его в руках. В ожидании плохих новостей, от которых уже немели пальцы ног, она чувствовала, что может обжечься даже еле тёплой жидкостью.

– Конечно, все дело в Тедди. – Элис присела рядом с гостьей и положила руки ей на колени. Серые глаза девушки были того же цвета, что и у брата, а черты лица – такими же крупными и слегка лошадиными. – Он уехал.

Элизабет на секунду зажмурила глаза.

– Уехал? Куда? – спросила она, вновь открыв их. Чашка в её руках задребезжала по блюдцу, и она подняла вторую руку, чтобы унять дрожь.

– На войну. – Сидящая рядом с матерью на диване напротив, Джулия посмотрела на Элизабет, словно винила в этом её. И это действительно было так. – Он сказал, что в поезде познакомился с какими-то солдатами, и они показали ему, что значит по-настоящему быть американцем, и что даже Элизабет Холланд проявила большую стойкость и сражалась в своей жизни намного храбрее, чем он…

Элизабет отставила чашку и невольно поднесла руку к талии. Она вспомнила счастливые дни, проведенные с Тедди во Флориде, словно воочию видя лучшего друга, стоящего на палубе уходящего в море корабля. Что же такого она сказала ему, чем побудила принять решение уехать так далеко? Элизабет никак не могла взять в толк и только желала как-нибудь дать ему понять, какой героизм он мог бы проявить по отношению к ней, оставшись здесь, в Нью-Йорке. Она бы многое отдала лишь за то, чтобы чуть подольше задержаться с ним в бальном зале в тот вечер, когда он пытался сделать ей предложение.

– Так скоро? – наконец произнесла она, словно была поражена лишь быстрым отъездом Тедди, а не самим его решением.

– Да. – Голос миссис Каттинг надломился на этом коротком слове, и она поднесла платок к лицу. Светлые волосы начинали седеть, а мягкое тело слегка подрагивало от горя. Ее единственной радостью в жизни всегда были дети и их успехи, но они же являлись её единственным несчастьем и болью. – Он записался добровольцем и уже сел на поезд до Сан-Франциско! Оттуда он отправится на Филиппины.